Ригэн… Маг и… дракон, а это обычный человек. Великие Небеса, что со мной?!»
Шепча заговор, Эши зачерпнула из склянки густую коричневую мазь. Чужая боль по-прежнему пылала и билась в её ладонях. Она терзала и мучила несчастного, расползаясь по всему телу и… подбираясь к ней.
Руки Эши вдруг стали непослушно ватными. Чужая боль стремилась подчинить её себе, горячей липкой волной поднимаясь всё выше и выше. Боль мешала дышать, она поглощала её, окутывая дурнотой, словно плотным туманом.
Эши стиснула зубы.
«Сгинь! Растворись! Оставь нас с умирающим в покое! – Ладони Эши пылали. – Так вот что, наверно, чувствуют те, кого обжигает огонь! Но разве огонь не подчиняется мне?! – Эши невольно сжала кулак. – Огонь – это тоже боль…»
Внезапно всё кончилось.
Боясь поверить в своё освобождение, Эши осторожно вдохнула. Боль ушла. Раненый пошевелился. Его голова повернулась, и на девушку уставился огромный немигающий, словно после глубокого сна, глаз. Второй был скрыт лиловым опухшим веком. Не веря себе, Эши заговорила, и глаз понимающе мигнул ей в ответ.
– Евфания, – охрипшим вдруг голосом позвала она. Лекарка обернулась.
– Славно, детка! Теперь ему легче будет.
– Мне уже легче, матушка, – раненный с трудом разлепил губы.
Но Евфания не слышала его. Не отрываясь, она глядела на покрытую коричневой мазью спину. Затем, словно не веря своим глазам, провела по ней пальцем. Эши поймала странный взгляд лекарки. Под тонким слоем подсыхающей мази виднелись почти затянувшиеся края раны.
«Ай да Евфания, ай да чудо-мазь! И что только она подмешала к ней? И когда успела?»
Казалась, лекарка и сама не ожидала такого действия. Старуху словно подменили, такими стремительными и резкими вдруг стали её движения.
– Надо быстрее сделать перевязку, – торопливо проговорила она, щедро намазывая на куски чистого холста удивительную мазь и прикрывая ими спину больного. – Повязку без меня не снимать, – строго продолжала лекарка, – а то заговор потеряет всю силу! Теперь он будет спать. Долго. И… лучше спрятать его. Спокойнее будет.
Промывщики послушно закивали в ответ.
Вместе Эши и Евфания быстро управились с язвами, и скоро щиколотки мужчин «украсили» широкие белые полосы.
Когда Эши собрала сумку, лица промывщиков разгладились. Они одобрительно поглядывали на забинтованную спину раненого.
– Прости, мать, не верил я в эту затею, – с чувством сказал старший из них, – думал, конец мальчишке пришёл.
– Говорил же тебе, – вмешался другой мужчина, – Евфанию звать надо! Люди зря болтать не станут. Про неё чудеса рассказывают. Сколько она народу здесь спасла, не сосчитать.
Евфания вдруг зарделась.
– Главное парнишку убереги, и чтобы спину его никто не видел.
Эши всё порывалась спросить у лекарки про мазь, но не успели они вернуться в швейную, как снова явился стражник. Несколько ткачих слегли от брюшной болезни. Если старуха знает средство, пусть займётся ими немедленно, пока не начался мор.
Только поздней ночью Евфания и Эши наконец остались одни.
От усталости они едва могли двигаться и говорить, поэтому остались ночевать в огромной опустевшей ткацкой. Однако старая лекарка не легла спать, а устроилась возле узкого окна с мешком в руках.
Вытянувшись на спине и смежив налитые свинцовой тяжестью веки, Эши медленно проваливалась в сон. Перед глазами поплыли картины прошедшего дня. Она снова почувствовала горький запах отвара, которым они поили заболевших женщин, увидела угрюмые лица промывщиков и искалеченную спину раненого…
Эши резко открыла глаза.
– Евфания, – тихо позвала она.
Лекарка обернулась. Полоса лунного света падала на её руки, оставляя лицо в тени.
– Ты не спишь, детка?
– Я хотела спросить, что ты добавила в ту мазь.
– Я ничего не добавляла, – ровно ответила Евфания. – Она пошевелилась и отложила мешок. – Значит, ты ничего не поняла… Это не мазь, это ты вылечила его.
– Я? Я не могла.
Лекарка медленно покачала головой.
Всё остальное произошло так внезапно и стремительно, что Эши не успела даже вскрикнуть.
В руках у старухи блеснул нож. Сильным и точным движением Евфания полоснула себя по запястью. Ахнув, Эши подскочила к ней и зажала рану, чувствуя, как между пальцев течёт кровь лекарки. Боль снова толкнулась в её ладонь, но от страха Эши даже не заметила её.
«Евфания сошла с ума, она сейчас истечёт кровью, прямо у меня на глазах! Только бы успеть перетянуть руку».
Губы Эши сами собой зашептали заговор от кровотечений.
– Посмотри-ка сюда, детка, – вдруг раздался спокойный голос лекарки, – и разожми пальцы, не бойся. Ну, что зажмурилась?
– Но как же…
Старая лекарка неторопливо стирала с кожи кровь. От страшного пореза осталось лишь тонкая светлая полоса.
– Ты и теперь не веришь, детка?
Эши с ужасом взглянула на свои испачканные руки.
– Как ты могла? Зачем…
Тихий смешок не дал ей договорить.
– Ты должна была поверить, Эши. У тебя Дар.
– Дар?!
– Я ничего не подмешивала к той мази.
Евфания слабо улыбнулась, аккуратно вытерла и убрала нож.
– Не понимаю! – отчаянно прошептала Эши. Липкая кровь не желала оттираться.
Лекарка словно маленькую погладила её по голове и протянула кувшин с водой. Эши молча вымыла руки. Убедившись, что огромный тёмный зал по-прежнему пуст, Евфания тихо заговорила:
– Никто не ведает, что такое Дар. Знания о нём передаются от лекарки к лекарке. Мне рассказала о нём моя тётка, ей – мать. Каждая лекарка знает о Даре, и каждая из нас мечтает встретиться с ним, но большинство умирает, так и не увидев его ни разу в жизни. В своде тайных наук упоминание о Даре стоит рядом с магическими заклятиями. Нельзя открыто говорить о нём. Запомни, Эши: никогда никому не говори о своём Даре.
– Почему?!
– Я хочу предостеречь тебя. Порой люди бывают глупы, порой жестоки… Они жаждут чуда, а когда наконец видят его, то решают, что оно послано тёмными силами. Тогда они обвиняют лекарку в ведьмовстве и тащат её на костёр. Вдруг, вместо того чтобы лечить, ведьма будет насылать порчу? Так погибла не одна лекарка…
– Что ты говоришь?
– Я знаю, о чём говорю, – горько сказала старуха. – Я видела, как жгли лекарку. У неё не было Дара. Её вина была лишь в том, что она умела больше, чем остальные. Но ты должна твёрдо знать, Эши: твой Дар не проклятье, а благословение Небес. – Евфания помолчала, словно собираясь с силами. – Дар жесток и капризен. Он не передается от матери к дочери. Он выбирает того, кому будет служить сам. Он испытывает избранницу и может сломать её. И тогда несчастная всю оставшуюся жизнь будет чувствовать чужую боль, но уже никогда не сможет никому помочь…
