А когда любопытное и жадное эхо унесло последнее слово, ангенн развел руки, чисто крылья, и повел боевую пляску. Так летает горный мокк, птица самого Тнира, предвестник битв. Горд и величав его полет. Так пляшет на празднике весны лучший боец оттниров. Ангенн могуч и непременно сразит лучшего поединщика боянов. Меч Брюнсдюра ткал в воздухе холодное, блестящее кружево, а мелкие камешки так и разлетались из-под тюленьих сапог. Сивый будто вымерз, пляска Брюнсдюра заворожила и не отпускала. Об этом поединке сложат легенды, сказители обеих сторон воспоют врагов, достойных друг друга, но никто не споет о том, что ангенн полуночников переплясал седого да худого. Безрод рванул на середину плеса – и заплясал. Так взлетит ворон со старого дуба и недобрым вестником улетит в полуночную сторону. Так налетит боянский сокол и порвет полуночного мокка, что залетел слишком далеко на сушу…
Мечи высекли первые искры. Солнце, проглянувшее сквозь плотные облака, оживило клинки, и они заблистали, как маленькие молнии. Ох, и силен ангенн полуночников, ох, и быстр! Путь к победе над Брюнсдюром только один – бить сильнее, быть скорее. Сивый никогда не был так скор, еще малость – и в жилах кровь закипит. Но всюду меч Безрода натыкался на клинок Брюнсдюра. Ангенн одинаково сильно бил с обеих рук, отменно защищался, знал многие приемы, а те, что не знал, схватывал на лету. Полуночник раскачивал защиту Безрода, удлинял ход его меча, и Сивый сам понимал, что не успевает, но битое- перебитое тело жило на пределе. Угадать бы с ударом. Безрод угадал. Безнадежно опаздывая вернуть меч в защиту, Сивый не стал рвать жилы и просто сложился вбок. Меч ангенна просвистел над самыми ребрами, а не догадайся Безрод изогнуться – быть ему располовиненным. Возвращая клинок, Безрод ударил сам. Полуночник резво отскочил, только клок волос потерял. Холодно улыбнулся и коротко кивнул. Боян обещал стать достойным поединщиком и слово держит. Брюнсдюр наотмашь ударил по ногам, не попал, развернул кисть и тут же повел клинок вверх. Подпрыгнув, Безрод избежал удара в ноги, второй застиг его в воздухе, мечи звонко клюнули друг друга, и все бы ничего, но ко всему ангенн мощно наддал плечом. Как будто оглоблей приласкали. Сивый рухнул на спину, а оттнир обрушил на противника град ударов. Три из них Безрод отбил, бросил ноги к плечам и встал через голову. Поднимаясь, повел меч наискосок, слева направо. Полуночник немыслимо изогнулся – и пропустил удар над собой.
Противники встали друг против друга. Сивый повел дело на замах, повел медленно, да ударил быстро. Полуночник ввернулся внутрь удара, пропустил Безрода мимо себя – и стегнул мечом вдогонку. Клинки встретились и разошлись. Уже давно кровоточил Безродов бок, кровоточили все незажившие раны. Сивый устал. Дышал тяжело, бились всего ничего, но сил почти не осталось. А Брюнсдюр пребывал спокоен, холоден и свеж, как будто только что вышел на плес.
Полуночник налетел как вихрь, его меч был везде – справа, слева, сверху, снизу, – Брюнсдюр на ходу менял руку, направление удара, бил двумя руками, бил кинжальным хватом. Безрод и сам так умел, но силы убывали, как снег под жарким солнцем.
И вдруг поединщики, не сговариваясь, отскочили друг от друга. Брюнсдюр, прищурившись, покачал головой. Достойный противник. Очень достойный. Полуночник взял меч двумя руками, опустил рукоять вниз, нацелил клинок Безроду в лицо. Сивый сделал так же. Бойцы осторожно сблизились и медленно скрестили мечи. Клинки подпирали друг друга, а противники ждали. Долго ждали. Очень долго. Начался поединок выдержки и терпения.
Безрод не выдержал, перегорел. Боль залила все тело, еще немного – упал бы от дурноты и немощи. Хотел было ударить, но слабость не дала. Остался на месте, будто на руки и ноги подвесили тяжелые колодки. Лишь еле заметно дернулся. Брюнсдюр по глазам понял, что Сивый «созрел», и решил перехитрить. Дождался рывка Безрода, чтобы уйти в сторону и ударить самому. Разорвал сцепку, прянул влево и без замаха полоснул противника справа налево по груди. И выиграл бы схватку, ударь Безрод на самом деле. Ангенн понял, что попал в ловушку, но остановиться уже не мог. Безрод наитием пригнулся, избегая удара, и подбил клинок Брюнсдюра снизу вверх. Раньше остановился и раньше вернул меч. С оттягом полоснул справа налево и тяжело врубился в туловище, поперек живота, от ребра до ребра. Мгновением позже опоздавший меч оттнира ударил Безрода в грудь.
Противники опустили клинки и неподвижно замерли друг против друга. Мечи стали просто неподъемными. Один из двоих должен пасть. Кровь заливала обоих, в голове звенело, будто в кузне. Судьбу поединка решила усталость Безрода. Нечаянная уловка пришлась как нельзя более к месту. И вышло так, что перехитрил-таки оттнира, сам не хотел, а перехитрил.
Ангенн полуночников рухнул. Повалился ровно дерево под топором, прямой, несгибаемый. Сивый покачнулся, упер меч в землю и всем весом навалился на клинок. Сил ни на что не осталось. Победитель должен уйти с плеса сам, только тогда победа в поединке останется за городом. Таково условие. Безрод проморгался и вздохнул. Что-то горячее, отвратительно липкое растекалось по телу. Скосил глаза и усмехнулся. Кровь, опять кровь. Сколько ее подарил Озорнице? Полуночники напряженно ждали на своем берегу, а тишина кругом встала просто мертвецкая. Обе стороны, как завороженные, следили за каждым вздохом Безрода. Лишь только победитель уйдет с плеса, оттниры подхватят Брюнсдюра на руки и мигом унесут в стан ведунам под иглы. Могуч ангенн, просто так душу не отдаст. А Сторожище изойдет радостным криком, если Сивый на своих ногах уйдет с плеса.
Безрод сделал осторожный шаг. Еще один. Вот рубаха валяется. Нагнуться и поднять сил нет. Наклонишься – больше не встанешь. Проткнул мечом, накрутил на лезвие, так и поднял. Кое-как надел. Вошел в реку, и вода мигом побурела, зарделась, понесла кровавые разводы в море. Как течением не снесло – не понял, как перешел на свой берег – осталось загадкой, как с ног не упал – сам удивился. Так и шел, будто в полусне. Уже в черте города кто-то подхватил на руки, и все провалилось в муторную бездну. Только и заметил напоследок Рядяшину рожу.
Безрод открыл глаза и взглядом уперся в потолок. Всего мутит и выворачивает наизнанку, ослабел настолько, что дыханием даже перо не поднять. Все знакомо: и слабость, и дурнота, как будто это уже было. Самое частое воспоминание – лежишь, укутан по самое горло, ранен, всего мутит и знобит. Будто заблудился по жизни и ходишь по своим же следам, круги нарезаешь. С этой думой и утонул в головокружительной бездне…
Открыл глаза и едва душу не отпустил. Лицо. Огромное, зубы белые, глаза маленькие, склонилось, дыхание слушает. Рядяша. Так ведь и на тот свет можно спровадить!
В дружинную избу к раненым не понесли, уложили в амбаре, на привычное ложе у столба. Хотел оказаться в избе Стюженя, да только никто умирающего не спрашивал.
– Гляди, очнулся! Очнулся! – Чей-то знакомый голос радостно загремел над самым ухом, да так, что Безрод едва концы не отдал.
– Да тише ты! Ревешь, чисто медведь над медом. Глушишь ведь! – Знакомые лица склонились над Безродом. Рядяша, Моряй, Прям, Долгач, Щелк. Сивый оглядел каждого, косил глазами. Шея не поворачивалась, будто не было ее вовсе.
– Стюженя позови, – прошептал Сивый. – Зови.
Старик точно будто из-под земли.
– Ну, чего звал?
Безрод тяжело сглотнул.
– Унеси меня. К себе.
Чтобы услышать, ворожец наклонился к самым губам.
– Ишь ты! Унеси! Раз такие речи повел, точно не помрешь! – буркнул старик в бороду.
– Что сказал, Стюжень? – Старика обступили дружинные. Ворожец оглядел каждого. Потеплели глаза, стали на человеческие похожи. Переполошились, будто друга едва не потеряли. А как растолковать это человеку, который по краешку ходит, не сегодня-завтра за край сверзится? Сивый не потерпит ухода за собой, не хочет быть должным. Того, что все Сторожище в неоплатном долгу, с которым вовек не расплатиться, и понимать не желает. Уже новый день наступил, а Безрод в темном прошлом блуждает. Не зря говорят, что утро вечера мудренее, только Сивый этого знать не хочет. В темном «вчера» бродят оба – и Безрод, и Отвада, бродят и друг друга не видят.
– Прошу! – жжет ухо горячая просьба. – Унеси!
Дурное дело нехитрое. Уноси, не уноси, вои достанут Безрода где угодно, ровно молодые глупые щенки, которые лезут к старому псу и весело лают. Нынче все Сторожище – те глупые игривые щенки, а Безрод – потрепанный, порванный пес…
