березовый сок.
– На Бьёркё[58] тоже много берез, – сказал Волькше Хрольф: – Он потому так и называется. Но здесь их куда больше. Шеппари между собой называют этот остров Стор Бьёркё.[59] Отсюда еще один день хорошего пути по открытому морю до Хогланда.[60] Потом будет Sund[61] между эстиннскими и сумьскими землями. Тут, кому что милее. У суми шхер больше, но и плутать среди мелких остров и подводных камней – точно в жмурки с бедой играть. Но и другой берег Зунда не лучше. Там – эстинны, а они почище охтичей будут. Тоже могут ночью на одинокий драккар напасть. Проскочим Зунд, а там еще два дня пути и мы у Ротландского Архипелага. Потом еще день по рекам и озерам до Мэларена[62] и мы на славном Бьёркё.
Со второго раза Волькша понял, что речь идет о городе морских разбойников. Правда, упоминая этот досточтимый варягами остров, Година называл его Биркой. Слушая былицы отца, в которых тот и сам излагал услышанное от свейских гостей, Волкан представлял себе величественный и суровый остров посреди бурного моря; сотни драккаров снующих туда-сюда вокруг него; могучих, неистовых и беспощадных варягов, сгружающих с кораблей и громоздящих там высоченные курганы из кованых сундуков с добром. В огромных, как горы, домах стоят там столы, заваленные едой и вином со всех концов Яви. На стенах там висят, кованные гномами для героев саг, уворованные чудовищными троллями и возвращенные в мир людей героями других саг, доспехи. И обо всем этом, не смолкая, поют сладкоголосые скальды.[63]
Кто бы мог подумать, что название этого острова происходит от слова «береза». Ну, как не пыжься, а нет в этом дереве ничего величественного. Радостное есть, а вот величественного нет как нет…
С этими мыслями Волькша и заснул, одолев свою долю вечерней каши уже с меньшим трудом, чем накануне. Под шум молодой листвы он унесся в страну снов так далеко, что утром Олькше пришлось как следует тряхнуть его, дабы Волкан соизволил проснуться.
Видимо не только у Волькши стало светлее на сердце после ночлега на березовом острове. Весь манскап если уж и не улыбался, то хотя бы не был как обычно хмур.
На сундуки садились без кряхтения. На весла налегали дружно. Отойдя от берега, поставили парус, благо ветер опять был попутный, западный, хотя и не такой свежий как накануне.
Большой Березовый остров, что остался за кормой, долго был виден против восходящего солнца, но, в конце концов, исчез, словно утонув в морской пучине.
За драккаром точно привязанная невидимой бечевой летела огромная белая птица, отдаленно напоминавшая Ладожского чирка.[64]
– Альбатрос, – со снисходительной улыбкой просвещал венеда Хрольф: – Его еще называют морским орлом или грозовой птицей. Еще говорят, что это внуки Ньёрда, потому что при хорошем ветре альбатросы могут лететь целый день, ни разу не взмахнув крыльями.
– А зачем он летит за ладьей? – спросил Волькша.
– Ему все равно куда летать. Может быть, он просто следит за нами, чтобы потом рассказать Ньёрду, хороший ли я шеппарь…
Полдня альбатрос маячил за драккаром, но потом взмахнул-таки крылами, описал круг над кораблем и унесся на север.
Не успела белая птица исчезнуть в морской дали, как налетел шквал. Парус хлопнул и развернул рею так, что порвал шкоты.[65]
– Убью, лентяи! – завопил Хрольф: – Кто крепил парус?
Вместо ответа послышался треск разрывающихся брасов.[66] Рея закрутилась на ракс-бугеле,[67] как детская вертушка, обматывая мачту парусом.
– Снимайте парус! – проорал шеппарь, так что чуть не порвал себе глотку: – Снимайте, Гарм[68] вас задери!
И тут набежала первая грозовая волна. Первая, настоящая морская волна в жизни Ладонинских парней.
– Держись за что-нибудь или тебя смоет за борт на радость девам Аегира![69] – услышал Волькша в последний момент, перед тем как водяная гора обрушилась на драккар.
Будь это рыбацкая долбленка или струг, впору было бы высматривать в морской пучине дорогу в Ирий.[70] Но, вопреки страхам Волькши, вал, навалившийся на корабль, не потопил его. Драккар вынырнул из-под волны, лишь слегка потяжелев.
– Черпайте воду! Снимайте парус! Или нас перевернет! – кричал Хрольф наваливаясь на родерарм всем телом.
Да куда там! Рея моталась на ракс-бугеле, точно драккар превратился в пьяного великана и машет со всей дури длинными ручищами. Кто-то уже получил от него затрещину, – вода на деке окрасилась красным.
Следующий напор бури, чуть не свершил то, чего так боялся шеппарь. Корабль накренился и черпнул воду бортом. Накрой его в этот миг волна, он бы перевернулся, и дочурки Аегира вдоволь потешились бы с горе-мореходами. Но ветер налетел с левого борта, а волна ударила в ахтерштевень.[71] Неимоверным усилием Хрольфу все же удалось повернуть драккар поперек волны.
– Черпайте воду! РУБИТЕ МАЧТУ! – надрывался шеппарь.
Манскап метался по кораблю в попытках поймать рею, перерезать ванты ракс-бугелеля, словом, сделать хоть что-нибудь для спасения драккара.
– Что он орет? – прокричал Ольгерд в самой ухо Волькше. Рев ветра напрочь срезал все звуки, едва они покидали горло.
– Он велит рубить щеглу, – ответил Годинович, мертвой хваткой держась за борт посудины.
– Зачем? – перекричал-таки Рыжий Лют вой бури.
На это Волкан только пожал плечами.
– Куда ты? – крикнул он, увидев, что Олькша двинулся к мачт-фишерсу. [72] Но рыжий здоровяк не услышал окрика.
Очередная волна накрыла драккар. Когда она схлынула Ольгерд, стоял на карачках, ухватившись за один из сундуков. Следующий вал застал его уже возле мачты. Со стороны казалось, что он просто обхватил ее, дабы его не смыло за борт. Но прошло несколько мгновений и толстая, смоленая веревка ахтерштага лопнула, как снурок на обучи,[73] и комель мачты вышел из мачт- шиферса вместе с крепежными клиньями.
Олькше повезло: порыв ветра налетел по ходу волн, а не поперек, – огромная мачта сама легла на палубу, подмяв под себя парусную рею и стойки шпиртов.[74] Падая, она едва не зашибла кого-то из гребцов. Но, главное, и мачта, и парус, да и весь драккар были спасены.
– Черпайте воду, Гарм вас задери! – истошно орал Хрольф, но ее и так черпали все, кто мог.
Буря
Буря трепала драккар весь день. Ньёрд шалил как злобный мальчишка. Он налетал со всех сторон сразу и попеременно. Хорошо хоть волны упрямо бежали с юга на север, и это позволяло Хрольфу держать посудину в наименее опасном положении. От холодной воды, которая вал за валом накатывала на деку, насквозь промокли и продрогли все мореходы. Ладья сидела в волне низко, точно была загружена без меры. У тех, кто вычерпывал воду, кожа на руках побелела и стала легкоранимой, как кожица гриба, – стоило слегка задеть шероховатые доски, как она отходила целыми шмотками, а морская соль впивалась в рану, как росомаха.
Чтобы хоть как-то согреться гребцы сели на весла. Но дочери Бога морских глубин встречали их потуги насмешками: весла то скрывались в воде по самые рукояти, то ударяли по воздуху. Так что манскап быстро выбился из сил и оставил благую затею править драккаром во время бури.
Волькша свешивался через борт огромной варяжской лодки, и его взбунтовавшаяся требуха рвалась наружу через широко разинутый рот. Не это ли он видел во сне в ночь после кулачек Ярилова дня? Однако мучения, которые он испытал когда-то в дурном сновидении, не шли ни в какое сравнение с той
