– Как кому… О таких вещах надо было раньше спрашивать. – Археолог продырявил кончиком ножа грубую ткань плаща и теперь стягивал порванные края суровой ниткой. – А сейчас? Что тут обсуждать?
Костя пошевелил угли кончиком меча. Вверх взмыл сноп искр, отчего скуластое лицо Улугбека приобрело необычные черты.
Малышев усмехнулся.
– Что так рассмешило? – Улугбек осмотрел свое творение.
Шов получился заметным, но плащ выглядел достаточно крепко.
– Да я не об этом, – отмахнулся товарищ.
Малышев ткнул пальцем в сторону суетящегося лагеря:
– Ты мог бы сейчас таким провидцем стать… Пророком почти.
Сомохов пожал плечами:
– Ты думаешь? Не знаю, не знаю… – Он отложил плащ. – Во все времена ценились люди, которые предугадывали или предсказывали удачи и победы, и всегда гнали тех, кто пророчил поражения.
– А что? Будет поражение? – подобрался Костя. – Что-то мне помнится, что первый поход был удачным до… удачным, короче… Типа всех побили и сапоги помыли в Иерусалимском море… Или как его там?
Ученый развел руками:
– Ну, если в глобальном плане? То тогда, наверное, ты прав. Поход был удачным… То есть, конечно, будет удачным.
Костя вытянул из-за пазухи бурдюк с греческим вином:
– Попробуй, друже… Фанерское… Тьфу ты! Фалернское! Хорошее!
Археолог подхватил бурдюк, отхлебнул пару глотков и благодарно кивнул.
– А что же не свой спиритус пьешь?
Костя икнул. Теперь, когда причина его флегматичного состояния была достаточно ясна, он уже не старался держаться трезвым. С утра емкость с продуктом греческого виноделия значительно потеряла в весе. А молодое вино в союзе с майским солнцем способно укатать и не таких подготовленных индивидуумов, как бывший фотограф дикой природы. Говоря человеческим языком, Костя был пьян.
– Так задрало свое… Что я его не пил, что ли? – Он хлопнул еще одного кровососа и пересел так, чтобы легкий дымок окуривал его фигуру. – Так что там с походом нашим? Давай-ка выкладывай!
Ученый отхлебнул еще вина и задумался. Пока археолог собирался с мыслями, Малышев вытянул из мешка туесок.
– Во! Глянь, что я придумал. – Он развязал тесемки и вывалил в подготовленную деревянную миску куски мяса, пересыпанные колечками лука. – Шашлык забабахал. Мяса вчера намариновал, лука добавил, вина, специй местных. А чтобы не протухло, в мешочке в бочку на дно засунул.
Он понюхал туесок.
– Вроде не смердит. – Костя подмигнул озабоченно осматривающему продукты товарища археологу. – Чичас шашлычок сварганим.
Пока фотограф стругал палочки под мясо и раскладывал над углями шампуры, ученый начал свое повествование:
– В принципе весь предстоящий поход надо отнести скорее к удачным, нежели неудачным эпизодам крестовых войн.
Малышев выдернул из рук археолога бурдюк, отхлебнул и уточнил:
– Ты давай-ка поподробней. Нам ведь здесь быть, а не студентам твоим.
Улугбек Карлович вздохнул и начал рассказ:
– Предстоящее взятие Никеи – дело практически решенное. Слишком большие силы собрались здесь. Но дальше дела похода пойдут не столь радужно.
Костя, ковырявшийся с углями, удивленно вскинулся, в это время ученый продолжил:
– После этого силы крестоносцев разделятся на три части и двинутся через Анатолию и Киликию в сторону Антиохии, одного из богатейших городов Средиземноморского побережья. На подходе к Дорилее[49] их встретят войска Кылыч-Арслана, правителя Никеи, и Гази ибн Данишмеда, правителя Каппадокии и Понта. Сражение будет длиться день, и в нем почти полностью погибнет норманнское войско, Боэмунда возьмут в плен и позже казнят, разодрав лошадьми на четыре части… Что дальше? – Он сделал паузу. – Потом крестоносцы под руководством Готфрида Бульонского и Раймунда Тулузского мусульман отбросят. Затем последует осада Антиохии войсками Раймунда и разгром христиан сельджуками. Остаткам крестоносного воинства удастся уйти из-под города и, соединившись с армией лотарингцев под командованием Гуго де Вермандуа, начать так называемый «арьергардный поход». Но это уже будет не раньше будущего февраля. В этом походе крестоносцы возьмут Антиохию и отбросят мусульман… Но и только… Иерусалим откроет ворота только третьему походу.
Улугбек Карлович задумчиво пошевелил золу ножнами сабли.
– Вот, собственно, и все… – Он еще раз осмотрел золу и угли. – Эх, картошечки бы!
Костя выглядел ошарашенным.
– Так чего же вы молчали, блин? – Он потер подбородок. – Это что же получается? Нам всем кирдык может быть под этой Антиохией или, как ее там, Дорилеей? На кой, спрашивается, мы тогда туда премся?!
Ученый пожал плечами:
– Ну, во-первых, премся, как ты выразился, мы совсем не туда, а к городу Эдессе. Просто пока нам по пути с крестоносцами. А к городу Эдессе после взятия Никеи выйдет отряд Готфрида Бульонского. И займет этот город практически без сопротивления. – Он сделал паузу. – Итак, это во-первых… Теперь во-вторых: если мы не будем рваться в первые ряды, а примкнем к лотарингцам, а граф Бульонский как раз и является предводителем этого войска, то у нас появится возможность все время оставаться на стороне победителей. Так что… – Ученый приложился к заметно похудевшему бурдюку. – Выбор всегда есть, и перспективы у нас не такие уж и безрадостные.
Малышев обвел лагерь взглядом, потом ткнул за плечо указательным пальцем:
– А с ними как?
Археолог ответил через полминуты:
– Это – война. Они знали, куда идут.
– То есть… хер с ними?
Ученый задумался:
– Получается, что так.
Малышев отобрал бурдюк и сделал пару больших глотков, после чего отбросил пустую емкость к телеге.
– Ну и блядская штука жизнь!
Ученый согласно вздохнул.
6
К Никее крестоносная армия дошла в четвертый день до майских нон[50] . По крайней мере, именно так назвал Косте дату католический священник. Сами русичи давно потеряли счет дням и в определении календарных данных полностью полагались на местных экспертов.
Город был великолепен, пусть и не такой царственный, как Константинополь, но значительно более величественный, чем, допустим, Милан или Пьяченца. Никея, стоявшая на берегу одного из самых красивых и самых широких озер Вифинии[51] и окруженная внушительной крепостной стеной, казалось, была неприступной для толп латинян. Длина первой оборонительной стены составляла почти четыре с половиной километра, высота крепостных стен достигала девяти метров, а толщина – от четырех до шести метров. Через каждые сорок шагов над стеной возвышалась мощная полукруглая башня. Эта была первая серьезная преграда на пути армии воинствующих паломников.
Предводители христианских армий на некоторое время доверили руководство Готфриду Бульонскому. Войска, растянувшиеся на многие лиги, собирались несколько дней, еще пару суток крестоносцы приходили в
