Господа. Это было на семнадцатый день до июньских календ.
1
К утру пожаловали тюрки. Их ждали. Граф Тулузский, озабоченный сообщением Сомохова о неминуемом нападении мусульман, дал приказ возвести защитные земляные валы и со стороны южной дороги, то есть с тыла собственного лагеря. Кроме того, провансальцы послали разведку на ближайшие холмы с приказом следить за подходами к лагерю. Один из этих отрядов и принес весть о том, что к городу приближаются значительные силы мусульман.
Измученные переходом, а затем и бессонной ночью, потраченной на поиски глав христианского войска, русичи практически проспали подход авангарда сельджуков. И только топот и гомон поднимавшегося и собирающегося к знаменам своих командиров пешего ополчения, которое сами рыцари презрительно именовали «слугами», подняло троих из четверых представителей двадцатого века с теплых лежанок под телегами. Горовой, глава отряда и единственный среди них рыцарь, собрав всех своих людей, ускакал еще затемно к армии епископа Адемара, поручив остающимся друзьям охранять обоз и все еще запрятанную в холстину пищаль.
Русичи полагали, что христиане, предупрежденные ими об атаке, встретят войска никейского правителя на дальних подходах или постараются разбить его на марше, но действительность шла вразрез с логикой. Граф Тулузский посчитал собственные силы достаточными для того, чтобы принять бой в одиночку. Кроме того, опытный военачальник провансальского войска желал сражаться в непосредственной близости от ворот Никеи. Он решил, что командир гарнизона, видя гибель пробивающегося к нему подкрепления, не выдержит, откроет ворота и пойдет на вылазку. В этом случае отряд рыцарей, лично отобранных графом, ударит во фланг и на плечах неприятеля ворвется в крепость. В своей победе Раймунд не сомневался.
По рядам сбивавшейся в толпы пехоты тут и там бродили слухи о виденных ночью добрых предзнаменованиях: дева в белом благословляла венцом палатку Исангела, кого-то разбудил поутру глас труб ангелов и речь посланцев неба о грядущей великой победе, монахи рассказывали о видении, пришедшем самому графу Тулузскому.
– Это что же получается? – шептал товарищам Костя, быстро напяливая на толстый поддоспешник кольчугу и проверяя меч. – Тимофей Михайлович из нас – самый опытный вояка, верно? Так он теперь где- то в лагере, а мы, стало быть, врага сдерживай?
Захар молча привесил к поясу секиру и перехватил поудобнее круглый скандинавский щит.
Вся троица собиралась и экипировалась в соответствии с веяниями времени, но на поясе Малышева и Сомохова в самодельных кобурах болтались револьверы, а за спиной Пригодько вместо тула со стрелами или пары дротиков висел тупорылый автомат финского производства. Если дела станут совсем плохи, русичи не собирались добровольно подставляться под клинки опытных и охочих до рубки гулямов.[53]
По статусу и Костя, и Захар должны бы быть при своем рыцаре, но оставлять одного, без должной охраны, Сомохова Горовой не решился. Ученый был единственным человеком, способным разобраться в механизме, занесшем их в это время, и, соответственно, вернуть русичей в более привычную временную эпоху. Теперь Улугбек Карлович, облаченный в кольчугу, специально сделанную по его мерке еще в Италии, покорно сидел на небольшом бочонке, прикрытый с двух сторон щитами Марко и Антонио, также оставшихся при обозе. Эти парни составляли расчет «Адама», чье дуло теперь таращилось с повозки в сторону ближайших зарослей.
В случае, если врагу удастся сломить сопротивление христианского войска, «полочане» должны были не задумываясь применять огнестрельное оружие вплоть до пушечки и выходить из боя в сторону сицилийских норманнов, которые появились в лагере в эту же ночь.
Боэмунд, самый деятельный из предводителей похода, не только поверил предупреждениям «какого-то рыцаря из обоза», но и собрал за одним из соседних холмов не менее полутысячи рыцарей из французской, немецкой и собственной армий. Учитывая то, что за каждым из рыцарей стояло от пяти до десяти пехотинцев, силы в резерве у графа Тулузского были изрядными.
Епископ Адемар, легат папы, занял место на правом фланге выстраивавшихся навстречу врагу провансальцев. Русичи находились почти строго по центру в общем обозе. Слева и немного позади от них, прикрытые земляными валами и повозками от подходящего противника, находились приданные латинянам войска союзников: две тысячи греческих пелтастов Титакия и около тысячи лучников под командованием Циты. Еще дальше слева сгрудились плотной массой остатки некогда многочисленного крестьянского ополчения.
Как такового запланированного построения не было. Войска собирались под знамена приведших их сюда сеньоров, а они занимали места в строю вдоль оборонительного вала исключительно по собственному разумению и желанию. Таким образом, в некоторых местах появились толпы, а кое-где, как, например, напротив обоза с русичами, лишь тонкая цепочка слабо вооруженных вчерашних крестьян. Подобие порядка было лишь перед штандартом самого графа – там ровными рядами замерли пять тысяч конных рыцарей и тысяч десять тяжеловооруженных «слуг», ударная часть войска.
Лица стоявших вокруг «полочан» франков были отрешенными. Кто-то, конечно, нервно балагурил, кто- то сопел, разгоняя кровь по жилам и нагнетая ярость, но большинство молилось. Истово и с выражением. Полная уверенность в своем превосходстве разливалась вокруг.
О противнике, как уже успел вчера выяснить Костя, латиняне знали мало. Большинство сходилось во мнении, что основными силами врага будут легкие конники и плохо обученная, наскоро собранная пехота, которая и минуты не простоит против закованных в железо представителей Европы.
Понемногу, по мере того как начинала волноваться в предвкушении боя толпа вокруг, нервный мандраж пришел и к русичам. Волноваться было от чего. По словам разведчиков, быстро ставших широко известными, войско Кылыч-Арслана нисколько не уступало по численности объединенной христианской армии.
2
Земляные валы и раскинувшиеся палатки лагеря провансальцев окружали холмы, густо поросшие кустами. Именно из этих зарослей и появились первые две колонны воинов румийского султана.
Длинногривые крепкие лошадки бодро несли невысоких всадников на закованные в железо ряды франков.
– Мать твою, да это же монголы! Татары которые! – возмутился Костя, большой любитель исторических кинофильмов.
Всклокоченные бородки, островерхие, отороченные мехом шапки, длиннополые халаты и круглые щиты из тростника и лозы с бронзовыми или медными умбонами посередине в голове бывшего фотографа дикой природы строго ассоциировались с воинами непобедимого Чингисхана или его внука Бату-хана.
Улугбек Карлович покачал головой:
– Похожи – да! Но это не монголы.
Лавина всадников все прибывала и прибывала, выстраиваясь перед рассматривающими мусульман латинянами ровными рядами. Ученый продолжил:
