показался мне необычайно ярким.
Глаза сами собой зажмурились. А когда я открыл их, увидел пылающие стены и ничем не уступавший им потолок.
Это был не пожар, конечно. Просто теперь всё это ярко светилось. Разными красками. Я насчитал девять цветов - семь основных, голубой и розовый.
Цветная поверхность была испещрена множеством штрихов - отрезков прямой и дуг, длинных и коротких. Но они не составляли никакого рисунка, который вызвал бы у меня хоть какие-то ассоциации.
Бред.
Не знаю, что пришлось бы увидеть - и ощутить - затем. Потому что вовремя почувствовал, что мой пакет с ящичками стремительно нагревается. Так что вспыхнуть может он, а не стены, от которых не шло ни малейшего тепла.
Только тут я повернулся и выбежал в коридор с его великое-лепным полумраком.
И как-то сразу почувствовал, где нахожусь и куда мне нужно держать путь.
Гостиницу после этого приключения я нашёл без труда. Там всё было таким, каким и должно было быть, включая ночного портье за стой кой. Откинувшись в кресле, он читал толстую книгу. Меня это не то чтобы удивило, но заинтересовало: в наше время этот способ сохранения информации используется достаточно редко. Завидев меня, он отложил книгу, выпрямился, доброжелательно улыбнулся и произнёс обычное:
- К вашим услугам. Надолго к нам?
- Пока ещё не знаю, - ответил я, и это было истинной правдой. Портье перевёл взгляд на мой нехитрый багаж. И понимающе кивнул. Сказал:
- В таком случае - одиночный номер, поближе к выходу, городская связь, заказы из кафетерия - угадал?
- Почти, - ответил я. - Желательно - полная связь.
- По всей планете?
- Нет. Интергалакт.
Он погрустнел, как бы переживая необходимость отказать мне:
- Это только через центр. Сейчас…
- Сейчас он закрыт, я в курсе. Жаль. Других пожеланий не имею. Разве что… не вышло бы слишком дорого.
- Дорогие - не на этом этаже. Тридцать пять галов.
- Очень разумно. Получите.
- В таком случае - будьте столь перпендикулярны!
Он пододвинул мне микрофон, включил аппаратуру регистрации. Я сдал пальцы, глаза, каплю крови из мизинца. Портье кивнул на левую часть коридора:
- Первая дверь слева. Откроете глазом.
- Спасибо. А номер?
- Мы не пользуемся цифрами. На двери - бегущий олень, так что не ошибётесь.
- Интересно, - не удержался я, - а если гость из мира, где не живут олени?
- Но в вашем-то живут, - уверенно ответил он. - Или их больше не осталось?
- Ещё бегают, - сказал я, решив больше ничему не удивляться. - Благодарю.
- Спокойной ночи, - пожелал он. - И добрых снов.
Номер был, как по-моему и все номера в Галактике за тридцать пять галларов в сутки. Ничего лишнего, остановиться ненадолго - достаточно удобно, жить постоянно - никак не хотелось бы. Но я уже знал, что надолго тут не задержусь. Хотя и не смог бы объяснить, на чём это чувство основано.
Я присел в кресло, в меру неудобное, и минут пять сидел, стараясь ни о чём не думать, просто переводя дыхание. Потом раскрыл пакет, извлёк из него чёрный ящик, что поменьше, поставил на столик. Ящик на ощупь показался мне потеплевшим, но до горячего было ещё далеко. Я задержал на нём ладонь, стараясь уловить хоть какую-то вибрацию. Не удалось, ящик был, казалось, мертвее мёртвого. Я обождал ещё минут десять, ощущая, как боль наконец покидает мои ноги, они становились всё более мягкими и уже казалось невероятным, что совсем недавно они были твёрдыми, как гранитная тумба, и столь же мало приспособленными к передвижению. Сейчас от них поднималась уже не боль, но сонливость. И тело, и сознание всё настоятельнее требовали отдыха, покоя, отключения. Мне нечего было им противопоставить. Я сказал ящику:
- Эй, Пандорчик… Я буду звать тебя Пандорчиком, идёт? Никакой реакции не последовало. В чёмя был заранее уверен.
- Молчишь, - проговорил я с упрёком. - Но я ведь тоже упрям. Не меньше твоего. И буду сидеть тут и ждать, пока ты не начнёшь как-то проявлять свою чёрную сущность. А ты её непременно покажешь. Потому что меня ведь не просто так вынудили купить тебя, был же в этом какой-то смысл. И после этого не выпустили из вокзала даже на корабль. Только не говори, что это совпадение случайностей. Мы с тобой ведь знаем, что случайностей не бывает, верно?
Он, естественно, не сказал ни слова о случайностях. Потому что не стал говорить вообще ничего. Может быть, он и не умел говорить. Но в это мне не очень верилось.
Я ив самом деле решил победить в схватке с хитрым и навязчивым противником - сном. Терпение и в самом деле было одним из моих сильных качеств. И я честно сражался целый час с лишним. А потом мне вдруг всё надоело. Стало вдруг ясно, какие всё это глупости: и чёрный ящик, и весь космовокзал, и вся Руддерогга, совершенно нелепая планета, и полёт на Антилию. И я сказал Пандорчику с интонацией, в которую постарался вложить как можно больше пренебрежения, независимости и силы:
- Если ты не против, Пандорчик, я лягу спа-а-а-ать… Непроизвольный зевок оказался долгим.
- И если против, всё равно лягу. Вот сейчас встану, доберусь до кровати, разденусь и лягу. Душ отложу на утро. Сейчас я-а-а-а-аау…
Встать я, правда, не успел. Сон нокаутировал меня тут же, в кресле. Рефери в ринге стал отсчитывать секунды, и я успел ещё подумать: на восьмой я встану. Встану! Но окончательно вырубился ещё на шестой. Помнится, мне почудилось, что ящик ехидно ощерился. Но это уже была чистой воды фантазия.
Зато вот её оказалось слишком много. Чересчур. Во всяком случае, для такого здравомыслящего человека, как я.
Выспаться мне так и не удалось. Не знаю, сколько времени прошло - уверен только, что очень немного, - когда дверь моего номера распахнулась и на пороге возник не кто иной, как ночной портье. То есть человек с его лицом, но совершенно нелепо одетый: в расшитом золотыми звёздами и полумесяцами фраке (хотя может быть то была всё же визитка), коротких, чуть ниже колен штанах с манжетами, белых чулках и белых же туфлях. Он низко поклонился - видимо, мне, не ящику же, по-прежнему возвышавшемуся на столике - и произнёс голосом мягким, как яичко всмятку, и интимным:
- Ваше величество… Её величество, ваша супруга…
И тут же исчез. Похоже было на то, что его просто отшвырнули. И его место заняла статная дама в шелках и павлиньих перьях. Красивая. Очень. С лицом Дении. Стройная, с узкой талией, выразительным бюстом, о ножках сказать ничего не могу - из-под подола виднелись только носки туфелек - кажется, серебряных. Дения взмахнула веером, как если бы это была шпага, и произнесла громко и, безусловно, с крайним раздражением:
- Людвиг, в конце концов, сколько же можно…
И тут же умолкла. Вгляделась в меня. Взвизгнула, словно я был мышью. И заявила:
- Тут что-то другое. Немедленно уберите это! И исчезла.
Странный сон, - успел подумать я, вновь засыпая. Но ненадолго.
На сей раз меня разбудил толчок в бок. Очень крепкий. Пришлось снова вернуться в явь - во всяком случае, так я предположил в первое мгновение. Потому что я всё ещё сидел в кресле. В левом. Пилотском. Штурвал (старинный орган управления) покачивался передо мною, а под ногами была земля - но не близко, километрах, наверное, в десяти. Я покосился направо. Автором толчка оказалась сидевшая в правом - второго пилота - кресле Дения. Выражение, с каким она смотрела на меня, даже оптимист не назвал бы
