Приемная мать

стал объ­яснять стоявшим рядом, что я поступила сюда только в этом году.

— И все же.

Отвернувшиеся было лица вновь обратились ко мне.

— Прежде всего равноправие. Я хочу сказать, что все должны уметь все делать. Видите, даже мальчики чистят картошку. Дома бы они этим не занимались. Вообще многим из нас некоторыми вещами дома не пришлось бы заниматься, а в сущности, все это лишь на пользу. Научимся самостоятельности и не будем на­деяться только на родителей. Ну да, именно, у нас тут все равны. Я думаю, что в такой школе мы гораздо ближе к коммунизму, чем в других. Мы придем к нему немножко раньше, чем люди из других школ. Я ду­маю... как бы это сказать... ну, конечно не фактически, то есть, значит, и фактически, но...

Кок-кок, мёк-мёк. Наконец, я все-таки нашла более-менее подходящее слово:

— Морально!

— Так, так...

Дяденька из министерства потирал свой подбородок.

— Как вы учитесь? Какой, например, табель вы полу­чили за полугодие? А-га — пятерки и несколько четве­рок. Так. Так.

Да-да, товарищ. Так-так. Четверки и пятерки были у меня даже и в седьмом классе. Но вообще-то дело не в этом. Уж такая я уродилась — если у меня вот так — бух! — что-то спрашивают, то настоящий ответ прихо­дит мне в голову не раньше, чем через двадцать четыре часа. Вообще вам следовало дать нам время подумать, раз уж вы задаете такие исчерпывающие вопросы. Но, по правде говоря, насчет коммунизма я все-таки не­плохо сказала. Сама не понимаю, как это у меня полу­чилось. Я раньше об этом как-то не думала. Надеюсь, что, несмотря на мое заикание, они все-таки поняли мою мысль. Только вот надо было говорить о конкретных вещах. О наших практических занятиях, об опыте, ко­торый мы в этой школе приобретаем, и еще я совсем забыла упомянуть о наших взаимоотношениях с малы­шами. Что незаметно для себя мы становимся для них старшими братьями-сестрами. А это очень важно. Я могла бы рассказать, например, о том же утюге, сде­ланном Энту. Но этот Энту?! Ведь все же прекрасно поняли, что насчет картошки он просто паясничал.

Впрочем, зачем я волнуюсь. Они сами достаточно кон­кретно познакомились с нашей жизнью. В мастерской, в классе рукоделия, в садоводстве и т. д. Единственное, что я могла бы им еще сказать, это чтобы они поста­рались как-нибудь поторопить наших строителей, кото­рые строят новое здание интерната, но что-то уж очень медленно.

Позже в честь гостей был устроен вечер с импровизи­рованной программой — трио мальчиков, Свен играл на фортепьяно, я и Анне читали стихи и т. д.

Раз мы уж все равно опоздали в баню — и, наверно, за удачную программу — после концерта директор разрешил нам потанцевать. Именно теперь! Так слу­чается в жизни нередко. В другое время такие неожи­данные дополнительные танцы были бы встречены об­щим ликованием, но сегодня..? И к тому же у нас гости!

Пока готовили зал к танцам, мы, большие девочки, собрались и жужжали, как потревоженный улей. Что-то будет? Как вести себя? Глупее всего, что здесь гости. Многие девочки были непреклонны и предлагали уйти с вечера. Другие считали, что ради гостей сегодня нужно сделать исключение. Иначе получится неприят­ная история. Наш ожесточенный спор привлек внима­ние воспитательницы Сиймсон и она направилась к нам.

— Девочки, идемте в коридор!

Одна за другой мы вышли из зала. Здесь продолжа­лась борьба «за» и «против». Мне показалось, что для очень многих девочек гости были только предлогом. Я старалась агитировать, как умела, но мои слова в та­ком деле не имеют веса. Сама-то, я все равно не хожу на танцы. И тут молчавшая до сих пор Веста сделала решающий шаг. Она просто стала спускаться с лест­ницы.

— Веста, постой, куда ты? — крикнула Лики. Веста обернулась, и выражение ее лица решило все сомнения. Ладно! Разве это преступление, если однажды вечером девочки почему-то предпочтут баню танцам?

Наша группа удалилась в полном составе, исключая, конечно, Мелиту. Роози мы уполномочили наблюдать, как развернутся события. За нами последовали другие группы. Прежде всего первая, а за ней остальные. Те­перь, когда решение было принято, нам стало просто весело.

Такого веселого банного дня у нас еще не бывало. Малыши помылись еще днем и персонал тоже. Мы были совершенно одни, и нам не надо было спешить из-за мальчишек.

Мы использовали все банные удовольствия. Ритмично похлопывая себя на полке вениками, чувствовали себя хозяевами положения. Победителями! Внизу на ска­мейке Урве и Анне затянули песню. И скоро вся баня гудела от песни, которую распевали несколько десят­ков победных голосов. Роози появилась в тот момент, когда мы громко распевали импровизированные слова на известный мотив:

Танцует парень с песнею, песнею,

обняв скамейку, кружится, кружится!

Осторожно не споткнись, не споткнись,

носик можешь ушибить, ушибить!

Тра-ля-ля-ля и т. д.

Роози сообщила, что гости вместе с директором почти сразу ушли с вечера, так что они, по-видимому, ничего особенного не заметили. На Роози посыпались вопросы:

— Что делал Рейн?

— А Тийт сразу ушел?

— С кем танцевал Пеэду?

И т. д. и т. д. Каждую интересовала, главным обра­зом, судьба и поведение ее друга или партнера на тан­цах. На лицах появлялась легкая, довольная улыбка, когда Роози отвечала всем почти одно и то же:

— Не танцевал. Сразу ушел. Танцевал всего один танец с семиклассницей и исчез. Посидел у стенки и заковылял домой.

К Роози продолжали приставать с расспросами, и на­конец она даже рассердилась немножко и сказала:

— Я же говорила. Большие мальчики улетучились почти сразу. Сейчас там крутятся только семи- и вось­миклассники. Даже Мелиту никто не пригласил.

— А ты танцевала?

Роози как раз намылила голову, и можно было ожи­дать, что она не ответит, но после короткой паузы она заявила:

— Я отказала даже Свену.

— Даже Свену! — повторила Анне таким голосом, что стало понятно — и ей известна большая тайна Роози.

Посмотрим, чем все это кончится. Во всяком случае, завтра танцы определенно отменяются, если даже будут официально разрешены. Мальчишки не позволят себя дурачить вторично.

ВТОРНИК...

Прежде чем описывать сегодняшний вечер, я должна, пожалуй, рассказать, что произошло перед этим. Мы случайно оказались только втроем — Веста, Сассь и я.

Веста сидела к нам спиной, вглядываясь в темноту за окном. Видеть там она ничего не могла, разве что свое отражение в оконном стекле. Сассь стояла на коле­нях на стуле и, опираясь локтями в стол, углубилась в какую-то растрепанную книжонку. Я заметила, как она время от времени исподлобья поглядывала на Весту, Вдруг она спросила;

— Веста, биллион — это самое большое число?

Для Весты в эту минуту явно не существовали ника­кие числа на свете, она с головой ушла в какие-то свои тяжелые, грустные мысли.

— Веста! — этот голос невозможно было не услы­шать. Веста пробормотала что-то, не поворачивая го­ловы.