Люди сказали, что Чен слабоумный, и остановились на этом.
— Он может идти к завершению обучения так же медленно. Либо он может стать нормальным или даже очень умным человеком. Но Кубо говорит, что шансы очень малы. Все, что мы можем делать, это ждать и наблюдать. — Тетти внимательно посмотрела на Чена через одностороннее зеркало. — Но все это лишь теория, и я стараюсь об этом не думать. Есть вещи поважнее, о которых стоит побеспокоиться, например, его обед.
— Могу я помочь тебе покормить его?
— Конечно, но он больше не нуждается в том, чтобы его кормили с ложечки. Он немного неряшлив, но не больше, чем капитан Фламмарион. Тебе нужно было бы посмотреть на них обоих, когда Кубо был здесь в последний раз. Это было отвратительно.
— Ну, в конце концов, я могу помочь готовить. Я знаю, что Чен любит больше всего.
— Ты можешь и меня научить готовить эти блюда. И еще мне интересно узнать побольше о твоей программе обучения. Если все получится, Чен тоже будет участвовать в одной из них.
— Я тебе надоем до смерти со своими рассказами. Странно, но когда Боззи продал нас, и нам пришлось покинуть Землю, я думала, что ничего хуже случиться не может. Я ненавидела само слово космос, и меня бросало в дрожь при мысли о программе обучения. Сейчас я уже прошла половину и просто обожаю ее!
— Я думала, ты почти закончила.
— Нет, мы прошли только первую фазу. Вот почему мне разрешили небольшой перерывчик. Но я должна покинуть Гор послезавтра. Я встречусь с чужеземными партнерами, и мы увидим, насколько сочетаемся, чтобы стать настоящей командой.
— Жутковато.
— Не на столько, как я думала. Я уже встречалась с Лудильщиком. Он не такой уж таинственный, как говорят люди. Мы даже шутили — на стандартном языке солнечной системы. И ни один из нас не мог преуспеть в изучении их языка. Это не похоже на использование глаголов, существительных, прилагательных или чего-то еще — просто жужжащие звуки. И основываясь на словах Лудильщика, язык Энджелов еще более недоступен для людей, чем язык Лудильщиков.
— И как же ты собираешься общаться с каждым из них?
— Вероятно, перевод слов Энджела нам придется доверить компьютеру. Но все они могут понимать нас. Это настораживает. Во время нашей подготовки инструкторы-люди говорили мне, что мы — самая разумная раса. Но у меня на этот счет начинает возникать множество сомнений.
— Понимаю, что ты хочешь сказать. Вот и я, такая умная, каким-то образом очутилась здесь.
Занятия Чена с кольцами подняли настроение обеим женщинам. Они шли, радостно болтая, от детской кухни. Чен остался сидеть на полу в комнате для игр. В течение пары минут после того, как они ушли, он оставался там, совершенно неподвижный. Потом встал, быстро подбежал к двери, и поспешил по узкому спуску, ведущему к одностороннему зеркалу. Убедившись, что с противоположной стороны никого нет, он быстро вернулся в комнату.
Сначала он отправился собирать все пластмассовые блоки, которые сам же разбросал по комнате. Затем он подошел к улыбающейся фотографии Эсро Мондрайна, прикрепленной Тетти булавкой к стене среди акварелей, изображавших растения, животных, людей и планеты. Чен взял карточку Мондрайна, хмуро на нее посмотрел и отнес в центр комнаты. Он поставил ее вертикально перед собой. Все блоки были аккуратно разложены перед ней. Наконец Чен был готов. Он изучил блоки, поднял четыре из них и быстро, без суеты, составил их вместе. Он взял еще четыре, потом еще пару. Менее чем за тридцать секунд он полностью собрал куб. Чен пристально смотрел на него несколько секунд, потом так же быстро разобрал его и разложил куски на покрытый ковром пол.
В конце концов Чен поднял глаза и уставился на фотографию Мондрайна. Он улыбнулся. Улыбка его была точной копией улыбки на лице Эсро Мондрайна.
В четырехстах километрах оттуда на лице оригинала улыбки не было. Оно было покрыто бисером капель пота. Мондрайн лежал в темноте на жесткой кушетке, дыша тяжело и медленно сквозь стиснутые зубы.
Он ничего не мог видеть, слышать, обоняние тоже не приносило ему никакой информации; он не чувствовал ничего, даже электроды на теле больше не вызывали у него никаких ощущений. Он не мог пошевелиться. Жара и полная темень высосали из него всю энергию. В любом случае ему некуда было идти. Он был один, вдали от чего бы то ни было во вселенной.
Бесконечные вопросы не изменили ничего. Они, похоже, вырастали изнутри, из глубокого тайника внутри него. Он знал, что вопросы закончатся только тогда, когда он даст на них ответы. Но это было невозможно. Ответы вонзались, раздирая тонкую ткань его мозга. Он застонал.
— Вы опять сопротивляетесь? — Тихий голос Скриноль произвел на него такое же впечатление, как если бы это был удар. — Каждый раз мы добираемся до этой области, и начинаются уклончивые ответы. Думаю, на сегодня достаточно.
Мягкие прикосновения к вспотевшему телу Мондрайну сказали ему, что она удаляет с его тела электроды.
— Мы никуда не добрались, — хрипло произнес он. Я зря трачу как твое время, так и свое.
— Напротив, — ответил голос в темноте. — Мы добиваемся все больших результатов. Ваши замечания — это просто еще одна попытка какой-то части вас закончить это продвижение вперед. Но она обречена на провал. Так как мы нашли ту область, в которую вы не позволяете мне войти, я могу делать все более и более достоверные выводы по поводу ее природы. У нас уже имеются определенные сведения. Например, я знаю, что вы страдаете вследствие какого-то очень раннего происшествия: с вами что-то случилось до трехлетнего возраста, что-то, что никогда не нашло отражение в ваших словах. С тех пор вы тратите всю свою жизнь, укрепляя мысленные стены вокруг этого события. Потому-то так и трудно разрушать их.
— Ты меня убиваешь.
— Думаю, нет. — Скриноль подняла и посадила Мондрайна. — Ты — сильный мужчина. Кстати, ты заметил, что твои повторяющиеся сны все связанны с тем единственным ранним переживанием. Оно является их основой. Они всегда — либо воссоздание твоей травмы, либо бегство от нее. Думай о них, хотя, я знаю, ты предпочел бы не делать этого. Видение — всегда одно и то же: центральная фигура — ты, а вокруг тебя теплый безопасный светлый круг. И вне его — тьма.
— В твоей проницательности нет ничего нового. Другие Фроппер говорили мне тоже самое. Они говорили, что безопасный круг символизирует лоно матери, что я ненавижу сам факт своего рождения.
— Это глупое умозаключение. — Голос Скриноль был резок. — И конечно, оно ошибочно.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что, если бы оно было правильным, любая Фроппер быстро и с успехом вылечила бы тебя. Я, как и другие, готова признать в этом символ лона, хотя сама никогда не испытывала процесса рождения. Но твой случай несколько отличается от остальных. Ты чувствуешь, что контролируешь все в этом безопасном круге, но ты так же чувствуешь, что круг этот сжимается. За ним лежит тьма, и ежедневно она приближается. Тебе мерещатся в темноте бесы. Ты бы хотел убежать. Но ты не можешь, так как ты всегда — в центре светлого круга. Если ты убежишь, в любом направлении, опасность может даже больше приблизиться к тебе. Ты не можешь бежать. Наберись храбрости не оставаться на месте. Вот ключ к разгадке твоих кошмаров.
— Возможно, ты права. Но каким образом это поможет мне?
— Это и не поможет. Пока не поможет. Мы должны вернуться назад — дальше, глубже. И ты должен помочь мне в этом.
Мондрайн покачал головой.
— Ты боишься? — продолжала Скриноль. — Это естественно. Наши самые большие и тайные страхи всегда священны. Тебе можно помочь, но только в том случае, если ты согласишься на эту помощь. Ты должен доверять мне больше, позволить мне пробраться глубже, и, получив твое согласие, я буду чувствовать с тобой и для тебя. — В темноте раздался звонкий смех. — Ты шокирован этим предложением. Конечно, оно тебя ужасает. Но давай я попытаюсь тебя переубедить. Наши тайны никогда так не хранятся, как мы хотели бы думать. Я собираюсь рассказать тебе об одном из твоих секретов, потому что пока мы не уберем его со своего пути, у нас будут трудности с продвижением назад до нужных нам уровней.
