«Дорогая мама! (Тут можно восклицательный.) Пишу тебе письмо. (Тут можно точку.) Лёша пошёл за хле- (тут надо перенести, а то не поместится) бом. Бабушка пошла в мага…»
— Дзинь! — затрещал звонок в коридоре, словно закончил слово.
Таня осторожно положила перо и пошла открывать:
— Лёша, ты?
— Не совсем.
Как это — не совсем? А, я знаю, это Стасик, да?
— Он самый!
Таня отперла дверь. Перед ней стоял Стасик — Лёшин товарищ. Он толстый, у него светлые, почти белые, как на зубной щётке, волосы. И растут они так же — щёточкой.
Бью челом, — сказал Стасик. — Где боярин Алексей?
— В булочной. Сейчас придёт.
— Так. Ясно-понятно.
Стасик прошёл в комнату. На нём зелёная гимнастёрка и широкий ремень, наверно, отцовский. На боку висит маленький настоящий фотоаппарат.
— Стасик, знаешь, сними меня! — сказала Таня.
— Сейчас освещение неподходящее, — сказал Стасик. — Светосила не та. Завтра. Нет, и завтра тоже нет: завтра весь наш отряд уезжает.
— Куда?
Стасик нашёл на Лёшиной половине стола старинную монету и стал её разглядывать:
— Куда, говоришь? По особому заданию, вот куда.
Но Таня не поняла:
— По какому «особому заданию»?
Стасик положил монету, поднял указательный палец и с важностью произнёс:
— Ар-хео-ло-ги-че-ские раскопки!
— Чего? — переспросила Таня.
— Я ж тебе сказал: раскопки. Разве тебе Лёша не говорил?
— Ничего не говорил… Это копать, да?
— Да. Именно что.
— А… он тоже поедет?
— Конечно, — сказал Стасик. — Ведь он у нас главный заводила.
— Никуда он не поедет! — сказала Таня. — Ничего он не поедет! — Ей сразу захотелось заплакать — это было слышно по голосу, но только она стеснялась Стасика. — А что вы будете копать? Клад, да?
— Именно что клад, — засмеялся Стасик. Тут снова раздался звонок: дзинь! Таня опять побежала к двери:
— Кто?
Это был Лёша. Он подал Тане сумку: — Держи. Тут кило белого и пол…
Но Таня сумки не взяла:
— Я не останусь! Я тоже… я не останусь…
— Погоди, Таня! Что — тоже? — не понял Лёша.
— Как будто ты не знаешь! Копать клад, вот что «тоже». Я не останусь, так и знай. Мне Стасик всё рассказал.
— Как — Стасик! А разве он здесь?
Лёша вошёл в комнату, поздоровался с товарищем:
— Эх, Стась, ну зачем ты ей рассказал! Почему со мной не согласовал? Теперь она не отвяжется!
Стасик почесал белый затылок: — Отвяжется!
— Не отвяжусь! — крикнула Таня. Лёша заложил руки в карманы и нетерпеливо прошёлся по комнате:
— Таня, ты не дури, ладно? Тебе там будет страшно, потом ещё приснится. Ведь там только скелеты и никакого клада нет.
— Да, — подхватил Стасик, — там ещё привидения бродят и даже дерутся.
Таня засмеялась и топнула ногой;
— Никаких привидениев нету! Это всё сказки. Я знаю, вы хотите от меня удрать. А я всё равно поеду. Поеду, поеду, поеду!..
— Таня, — крикнул Лёша, — умолкни! Ты что — думаешь, не справимся с тобой? Ещё как справимся! А кто обещал маме, что будет меня слушаться? А?.. Стась, давай!
Они отошли в сторонку, раскрыли толстую книгу и стали читать и перешёптываться.
А Таня села дописывать своё письмо. Теперь буквы получались кривые, перо царапало бумагу, кляксы так и садились одна за другой, но Тане не до того было. И знаков она уже никаких не ставила. Ей было не до знаков.
«Дорогая мама Леша поедет копать клад а меня не берёт дорогая мама пускай он меня возьмёт…»
Вдруг слеза капнула на букву «м», и она стала вроде «ш». Потом капнуло на «и», и оно стало похоже на «а». Но Таня не обращала на это никакого внимания. Ладно, пускай! Пускай мама видит, до чего они её довели.
А Стасик и Лёша всё шептались в углу, как заговорщики. До Тани доходили только отдельные непонятные слова: «культурный слой… напластования… диаметр…»
Наконец они кончили шептаться. Стасик сказал:
— Будь здоров, боярин Алексей. Значит, завтра у школы к семи ноль-ноль. А там все на трамвае до метро. А там на автобусе до Шумилова.
Он подошёл к Тане:
— До свиданья, свет боярышня, не плачь!
— Сам боярышник! — сердито ответила Таня.
Как только за Стасиком захлопнулась дверь, Таня снова стала просить:
— Лёша, миленький, ну возьми меня!
Лёша насупил брови:
— Опять двадцать пять! Чудила ты, Танька! Вдруг гроза, дождь, мало ли что… Простудишься, захвораешь… Там будут одни наши шестиклассники. Ну при чём тут ты? Ну скажи: при чём?
— Ни при чём! Не простужусь! Не захвораю! И потом, никакого дождя не будет, по радио говорили.
Она замолчала, села на диван и стала тереть пальцем потёртый плюш. Потом она сказала:
— Я знаю: вот если бы папа тебе велел: «Лёша, возьми Таню!», ты бы сразу взял. Да?
Лёша искоса посмотрел на Таню. Она вытирала слёзы чернильными пальцами, и всё её лицо покрылось лиловыми разводами.
Лёше вдруг стало её жалко. Он сказал:
— Ладно, возьму. Только поди умойся, а то ты на зебру похожа!
Таня вскочила с ногами на диван:
— Правда? Возьмёшь?
И прыгнула с дивана прямо на Лёшу. Потом подхватила полотенце и побежала на кухню умываться. А Лёша достал заплечный мешок и начал укладываться.
Он взял еды, мыло, полотенце, компас, рулетку — всё, что полагается путешественнику.
Потом он пошёл на кухню, нашёл в углу заступ и стал его осматривать.
Таня повернула к Лёше намыленное до ушей лицо, приоткрыла один глаз и спросила:
— А мне где лопата?
— Ладно! Будешь копать моей!
И Лёша стал обматывать заступ чистой белой тряпочкой.
