— Да нет, Лидочка, не с Лёшей, а за Лёшей…
— Как — за Лёшей? — крикнула мама. — Алло, не слышу… Как — за Лёшей? — И бабушке слышно было, как мама где-то там далеко дует в трубку. — Алло!..
— Видишь, Лидочка… только ты не тревожься… Он-то раньше ушёл, а она — за ним, догонять его… Я за молоком отлучалась. Они тут без меня распределились…
Мама стала громко и быстро говорить:
— Мамаша, как же так… Ведь она ещё маленькая, ведь её искать надо… Она может потеряться… Как же вы так!
Бабушка не знала, что сказать, и только горестно кивала головой вместе с прижатой к уху телефонной трубкой. А в трубке был слышен мамин тревожный голос:
— Мамаша, вы только скажите: может, вы слышали, куда Лёша поехал, может, он говорил…
— Говорил, Лидочка, да и в записке пишет: в Шумилове мол, еду.
— Куда? Мамаша, вы погромче, поясней, по буквам скажите!
Бабушка раздельно сказала:
— Шу-ми-ло-во! Деревня такая, Шумилово…
Вдруг чужой голос сказал:
— Кончайте, разъединяю!
— Минуточку, — сказала мама. — Прасковья Петровна, вы будьте дома, я вам ещё позвоню, я…
Но тут разговор оборвался. В трубке опять раздался писк, шум и треск.
— Лида! — позвала бабушка. — Лидочка!
Но Лида не отвечала. Бабушка подержала ещё немного трубку возле уха, потом осторожно положила её на место.
Глава седьмая
ПОЕЗДКА С ПЕРЕСАДКАМИ
А двадцать второй трамвай всё вёз и вёз нашу Таню по Москве. Она давно так далеко не забиралась. Всё, что ей нужно, — всё есть там, на Красной Пресне. Школа — близко, кино — близко, Дом пионеров — близко, Зоопарк и тот близко.
Таня сидит на передней лавочке, прижала нос к стеклу и смотрит вперёд. Почему трамвай так тихо идёт? Почему то и дело остановки? Крикнуть бы вожатому: «Полный ход!» Но на площадке написано: «С вагоновожатым разговаривать воспрещается».
Значит, нельзя!
На передней лавочке очень хорошо сидеть, Всё видно. За полгода улицы изменились. Они стали нарядней и как будто пошире. Везде цветы, яркие ларьки, мороженщицы в белых халатах и шапочках. Милиционеры в белых перчатках поднимают полосатые палочки. Везде горят светофоры, а огоньки в них перескакивают из красного окошка в зелёное. А то вдруг загорится жёлтое окошко, и тогда кажется, будто на улице вырос большой подсолнух.
Кондуктор басистым голосом выкрикивает:
— Никитские ворота!
— Площадь Пушкина!
— Петровские ворота!
Да, Таня далеко забралась! А вдруг она Лёшу не найдёт? Она ведь тогда, пожалуй, потеряется. И денег на обратную дорогу нет.
Тане становилось не по себе, когда она думала об этом.
— Трубная площадь!
Таня всё крепче прижимает нос к стеклу. Ей кажется, что она тоже вагоновожатый. Вот кто-то перебегает дорогу. Скорей звонок — динь-динь-динь, не стой на пути! Вот трамвай подходит к остановке — надо тормозить, вот так! Вот звонок кондуктора, тормоза долой — дин-динь, поехали!..
Хорошо быть вожатым! Катайся целый день по нарядным московским улицам, и все светофоры тебе светят, и все милиционеры встречают тебя взмахом палочек, и все люди на остановках смотрят в твою сторону и радуются твоему приходу.
— Площадь Дзержинского! Точка. Приехали. Дальше не пойдёт, — говорит кондуктор. — А скоро и вовсе здесь ходить не будет.
— Почему?
— Чтобы просторней на улице было. И грохота меньше.
Все вышли из вагона, и Таня тоже вышла. Ох, какая здесь большая площадь Дзержинского! Машины мчатся по кругу, словно ребята на катке. А народ идёт густо, будто все только что вышли из кино. На Красной Пресне тоже много народу, но здесь побольше.
Таня стала смотреть во все стороны. Как найти Лёшу в такой толпе? Конечно, его можно только по лопате узнать.
Народ идёт мимо Тани. Все в новых костюмах, потому что воскресенье, но никого с лопатой не видно.
Но вот вдали над головами мелькнула лопата. И обвязана белой тряпочкой. Таня побежала за ней:
— Лёша!
Лопата потерялась, потом опять стала видна. Таня, расталкивая народ, добежала до лопаты:
— Лёша, постой!
Хозяин лопаты обернулся. Это был вовсе не Лёша, а усатый дядя.
— Тебе что, девочка?
— Ничего… Мне Лёшу…
— А я не Лёша, а Виктор Борисович…
— А почему у вас наша лопата?
— Ваша лопата? Забавно!
Усатый дядя переложил лопату на другое плечо и быстрей зашагал прочь от Тани.
Таня растерялась. Что ж теперь делать? Теперь надо идти обратно на трамвай. Билет у неё ещё остался. Вот он, в кулаке.
И Таня пошла обратно. Вдруг она увидела неподалёку, на высоком доме, большую букву «М». Это Таня знает, это метро. Они с мамой сколько раз ездили.
Таня вспомнила, как Стасик сказал: «На метро до Киевской». Значит, надо на метро до Киевской.
Таня пошла к букве «М» и вместе со всеми спустилась в подземный дворец. Там везде лампы, колонны, украшения. За перегородкой из серебряных труб стоит тётя в красной фуражке.
— Девочка, — сказала она, — а билетик?
Опять билет! Раньше, когда Таня была маленькой, было хорошо, никто не спрашивал билета. А теперь куда ни пойдёшь — билет!
Таня показала синий трамвайный лоскуток. Тётя взяла его и бросила:
— Этот не годится.
— Тётенька, у меня другого нету.
— Девочка, но ведь ты уже большая. У нас без билета только до пяти лет.
— Что вы, мне уже скоро восемь!
— Я вижу, —сказала тётя. — Отойди в стороночку!
— Тётенька, а вы подумайте, что я маленькая. Мне надо брата догнать, а деньги я забыла. А у меня дома своих восемь рублей тридцать копеек.
— Ну ладно, — улыбнулась тётя в красной фуражке, — я подумаю, будто ты маленькая. Иди!
И Таня прошла мимо серебряной загородки. Потом она подошла к лестнице, скок на бегущую ступеньку, потом скок со ступеньки и пошла по мраморному полу.
А кругом всё так красиво, всё блестит, взад и вперёд снуют люди… Таня стоит на платформе и
