до вечно бурного и туманного моря Усопших Душ[26] звалась Галлией. Высокие горы разделяли ее на Цизальпинию, плодородную равнину между Падусом и горными подножиями, и Трансальпинию — лесистые страны кельтов, бриттов и северных галлов. Горы те звались Альпами, потому что они зимой и летом были одинаково покрыты снегом, а слово 'альпа' все равно, как и латинское 'альба', значит на языке северных италиков 'белый'.
Когда-то Ганнибал пересек Альпы и с льдистых вершин спустился в цветущие земли Италии. Но то был беспримерный подвиг. Римские же путешественники, воины и купцы предпочитали более удобный путь вдоль побережья Тирренского моря или от Остии до Массалии[27] водой, а там уже Альпы оставались в стороне и широкие римские страды вели в глубь Трансальпийской Галлии.
Издавна галлы, свирепые и воинственные, беспокоили Рим. В дни первых царей, на заре Вечного Города, квириты вспахивали свои поля, опоясавшись мечами. Каждый миг из-за болотистых далей Цизальпин могли показаться косматые шкуры галлов. Они не щадили ни женщин, ни детей. Бездомные, как дикие звери, лютые враги труда и очага, они жили грабежами.
Годы шли. Рим рос и креп, а галлы по-прежнему оставались разрозненными бродячими племенами. Уже к концу самнитских войн, за два столетия до рождения Цезаря, Галлия Цизальпинская была покорена римскими легионами. Марий присоединил к Республике Рима провинцию Аквитанию[28] - юго-запад Галлии с многочисленными греческими портовыми городами. Но Трансальпийская земля лежала за гранью Римского мира, лесистая, заболоченная, таинственная и манящая.
Цезарь знал: покорив ее, он подчинит Риму бескрайние пространства Севера, обогатит Вечный Город новыми пашнями и добычей, мехами, рабами, янтарем и оловом. Навсегда положит конец набегам свирепых варваров, разоряющих поля и очаги италиков.
Последние десятилетия варвары притихли, но еще отец Цезаря отражал под знаменами Мария кимвров и тевтонов, ринувшихся из глубины бесконечных трансальпийских лесов на Италию.
VI
Лес был так густ, что солнца не было видно. Идущие впереди прокладывали себе путь топориками. В начале похода Сильвий то и дело настороженно оглядывался и хватался за оружие, но вскоре привык к этим бесконечным дебрям. Больше месяца шли они, а кругом — лес, густые дубравы, разлапистые ели, повитые седыми космами, и болотистая, хлюпающая под ногами земля. Изредка попадалась полянка с влажной травой и странно тусклыми цветами. А в молчаливом, сыром полумраке вставали замшелые, неизвестно кем поставленные на ребро камни-дольмены. Этим камням поклонялись лесные галлы. Их жрецы — друиды, иссохшие от глубокой старости, седые, как космы мха на елях, стерегли свои святыни, и горе несчастному, кто оскорбит лесное божество.
Один легионер, веселый Крисп, посмеялся над этим мшистым обломком скалы, и в тот же день на него упало дерево и перебило ему спину. Криспа пришлось приколоть.
После этой беды легионеры, завидев издали дольмен, обходили его стороной или, остановившись перед вражьей святыней, приносили жертвы и молили галльских лесных богов не карать их. Не своей волей они пришли сюда, но исполняя замыслы судьбы, указавшей народу римскому путь за Альпы.
Первые дни похода армия продвигалась быстро. Богатые портовые города, роскошные притоны, подобострастное гостеприимство греческих и местных купцов... Сильвий познал все радости солдатского бытия. Безудержная игра в кости, вино, девушки, легкие деньги...
В Массалии чуть не убили Антония. После пира он забрался в храм и пытался во что бы то ни стало овладеть каменной богиней Галлии. Мраморная дева осталась безучастной в его объятиях. Разъяренный Антоний принялся громить святилище. Местные жители с оружием в руках накинулись на святотатца. Цезарь велел облить разбушевавшегося трибуна ледяной водой и связать до вытрезвления.
Но вскоре настали будни, полные трудов, опасностей и напряжения. Невидимый противник поражал из-за кустов и деревьев, вырастал как из-под земли у высоких дольменов. Преследовать галлов было невозможно, родные чащи прятали их. В лесах не встречалось поселений. Жилища дикарей высились на сваях среди болот и на плотах, плывущих по тихим глубоким водам северных рек.
Постоянная сырость, свежесть трансальпийского леса, мелкий пронизывающий дождь несли лихорадку. Непривычная пища ослабляла неприспособленных к суровому климату южан... Иногда на полянах встречали больших лохматых зубров. Их старались ловить живьем. Молоко самок, жирное, сладкое, помогало переносить однообразие походной пищи. Многие легионеры погибли, соблазнившись красивыми алыми ягодами, растущими на кустах.
Сильвий крепился. Скоро отдых, зимовать будут на Сене.
— Какая эта Сена? — поинтересовался он. — Неужели больше Тибра?
— Говорят, шире Падуса, и течет она в море Усопших Душ, — пояснил старый мантуанец, ходивший с Цезарем еще в Иберию.
— Никто этой Сены не видел и не знает толком, что за река. На ней конец света.
— И конец похода, — добавил этруск Эрмий.
VII
Сена, широкая, дымчато-голубая, текла среди лесного безлюдья. Солнце сквозь туман неясным мягким светом ласкало стройные елочки, легкие кроны ясеней, тяжелую зелень дубов и чистые глубокие заводи. Продолговатый остров разделял плавное течение реки. На острове, среди серебристых верб и гибкого краснотала, чернело каменное капище.
— Богиня всех галльских лесов живет здесь, — проговорил с суеверным ужасом трибун Клавдий.
— Богине придется потесниться, — спокойно ответил Цезарь, — здесь будет римский лагерь.
Легионеры доставали из походных сумок бычьи пузыри, надували и, туго обвязав, соединяли по парам. Тяжелые доспехи и щиты складывали на берегу. Их потом доставят на плотах.
Цезарь разделся и первым вошел в воду, за ним бросился центурион Лютеций. Навалившись грудью на пузыри, легионеры одной рукой выгребали, другой сжимали оружие, короткое копье или обоюдоострый меч.
К полудню туман рассеялся. Влажные травы, вербы, склонившиеся к самой воде, и золотые кувшинки засияли переливчатым блеском.
Центурион Лютеций схватился за свисающие к воле ветви и, отряхиваясь, уже поставил ногу на сушу, как в тот же миг из-под молчаливых лоз взметнулся густой рой стрел... По воде то тут, то там брызнули красные струйки, но убитых не было.
Перевязывая на ходу раны друг друга, легионеры ринулись на невидимого врага. На голубой воде Сены уже колыхался плот, груженный доспехами.
Привычный строй римских когорт оказался вывернутым наизнанку. Триарии, отборные бойцы резерва, сражались впереди. Под их прикрытием остальные солдаты облачались в привезенные доспехи. Цезарь сам руководил боем.
Сильвий, застегивая поножи, с любопытством взглянул на галлов. Рослые, мощные, с длинными белокурыми космами, связанными на затылке, рыжеусые и румяные, они показались молодому римлянину сказочными великанами. На их голых плечах развевались плащи из шкур, а бедра обтягивали длинные меховые штаны.
Галлы сражались копьями и стрелами, но римляне в доспехах стали неуязвимыми, и бой длился недолго. Галлы дрогнули. Тогда из капища выбежала девушка. Высокая, с длинными косами, она размахивала копьем, стыдила и ободряла галлов. Они снова ринулись в атаку.
