одежде морехода, она взлетала на мачты, ныряла в трюмы. Подметив ненадежную доску в обшивке корабля, тотчас же призывала кормчего:
— Будет течь, заткну твоей головой...
Доску немедля заменяли.
Целые дни не покидала Фульвия пристани. Бранилась с моряками, муштровала солдат, торговалась с поставщиками.
— Не Фульвия, а фурия! — бормотали вслед ей центурионы. Энергичная матрона вмешивалась во все. Проверяла каждую пряжку на солдатской амуниции, ощупывала огрубевшими ладонями спины бычков и барашков, пробовала муку... Купец, пытавшийся обмануть суровую красавицу, повис на рее. К спине висельника прикрепили гигантский плакат: 'Продавал прелую муку. Казнен по воле Марка Антония — друга Цезаря'.
Не щадила воительница и тех, кто мешал ее замыслам. Отцы города Неаполя пробовали выразить недовольство, что контроль над морскими путями стесняет торговлю. Их прибыли упали... Великий не вмешивался в коммерцию.
Как дух мести, примчалась Фульвия с отрядом ликторов в мятежный порт. Повелела немедля обезглавить смутьянов. Марк Антоний от имени Сената и народа римского скрепил приговор. Знал, его жена права, всегда и во всем. И не ее вина, что галеры, в чье снаряжение бедная женщина вложила столько труда, любви, страстного желания помочь, не достигли берегов Эпира.
Друзья молодого Помпея, вольные пираты Адриатики, сообщили Сексту о плывущем из Брундизия транспорте с воинами и провиантом для Цезаря.
Стянув в узкий пролив весь флот своего отца Кнея Великого, Секст в блестящей морской битве уничтожил детище Фульвии.
Три дня, озаряя пучину зыбящимися огнями, горели корабли Цезаря. Их золотые силуэты дробились в двойном мраке ночи и моря. А когда погасли, погасла и последняя надежда получить подкрепление и пищу.
V
Над людьми, измученными тяжелым испанским походом, нависли снова голод и холод. Враг дважды превосходил своей численностью. А кругом лежал пустынный, гористый край, открытый и зимней стуже, и летнему зною. Опухшие, в лохмотьях, еле ступая кровоточащими от цинги ногами, шли легионеры Цезаря по следам отступающих патрициев. Но даже такие изможденные тени нагоняли ужас на Великого. Помпей не забывал: эту армию загробных лемуров вел Цезарь. Гай Юлий жил их жизнью, голодал и мерз с ними. Его простые доспехи покрывала пыль пешеходных троп, по которым он шагал рядом со своими боевыми друзьями. Холодное и далекое наименование 'воин' он давно заменил для них задушевным словом 'товарищ'. Его любили, и он был силен любовью простых людей.
Великого же только терпели. Его ветераны дарили ему лишь послушание, а не любовь. Патриции, из ненависти к популярам вставшие под знамена Помпея, откровенно презирали своего полководцам Изящные аристократы то и дело прохаживались насчет низкого рождения Кнея. Род Помпеев всего за 60 лет до появления Великого на свет был занесен в Сенаторские списки. А фамильные предания Брута, Кассия, Катона насчитывали столетия славы. И каждый из них считал себя более способным стратегом, чем бездарный адъютант Суллы. Интриги и раздоры ослабляли и без того расхлябанную дисциплину.
Секст настаивал на немедленном бое, но Кней Великий колебался и лепетал о том, что хочет избежать ненужного кровопролития. Еще немножко терпения, и голод уничтожит армию 'демагога' без единого взмаха копья.
Цезарь не хуже своих врагов это понимал. Еще немного, и даже самые преданные сдадут, не выдержат сверхчеловеческих мук и напряжения. Или погибнут, храня уже бессильную верность, или... Но перебежчиков не было.
Легионеры Дивного Юлия знали, за что они сражались. Раз их господа, ростовщики и владельцы необозримых латифундий, на чьей земле италийская беднота втридорога арендовала крошечные наделы, все эти Бруты, Кассии, Тибуллы, Катоны поднялись на защиту Кнея Помпея, то место неоплатных должников, разоренных арендаторов, бесправных полукровок под знаменами Гая Юлия Цезаря. Знали они и то, что если плебей, восставший на патриция, не победил, то смельчака ждет лютая казнь. Значит, оставалось одно — победить.
— Подохнуть с голоду — на радость жирной клецке Помпею, — внушал Сильвий ослабшим товарищам, — все равно что сдаться. Кору древесную будем грызть, а покажем врагу!
Друзья Сильвия не хотели сдаваться, но Все-таки умирали один за другим. Армия Дивного Юлия казалась обреченной. Цезарь решил перейти переодетым фронт и, переплыв на любой рыбачьей лодчонке Адриатику, достичь Италии, чтоб вернуться к своим легионам во главе свежего войска и обозов с провизией.
Напрасно Гирсий доказывал, что такая отвага граничит с безумием. Во-первых, войско без вождя легче сломят невзгоды, одолеет враг. А во-вторых, до Италии даже самому опытному лазутчику в одиночку не добраться. Доверить свою тайну еще кому-нибудь — значит заранее выдать свой замысел Помпею. Но Цезарь оставался непреклонным. Его долг, рискнув собой, спасти остальных... Однако боги Италии не допустили этого бесполезного самопожертвования. До осужденных на голодную смерть донесся радостный слух: 'На выручку идет Антоний!'
VI
Фульвия рыдала. Но ее отчаяние было бессильно возродить из пепла сожженные Секстом корабли. Она судорожно всхлипнула в последний раз и, отерев глаза, подошла к ларариуму, достала заветную шкатулку. Там хранились ее драгоценности подарки тех, кто любил ее, своевольную, взбалмошную, дерзкую...
— Мой Кай. — Голос Фульвии, низкий и хрипловатый, согрела нежность.
Антоний от неожиданности глуповато хихикнул. Он отвык за долгие годы супружества слышать, что он чей-то Кай, любимый муж.
— Мой Кай, — повторила Фульвия все так же ласково и смиренно, — ты никогда не был трусом. Цезарь погибнет, если к нему не прибудет помощь. Антоний наклонил голову:
— Сделаю все возможное.
— Ты сделаешь все невозможное, — тихо ответила она. — Но сделаешь. Возьми и действуй. — Она протянула шкатулку с сокровищами...
И снова отплыл от Брундизия транспорт с четырьмя легионами, богатыми запасами провианта и восемью сотнями отборных всадников.
Сильный южный ветер пригнал флотилию Антония к Эпирскому берегу. А когда эскадра Секста Помпея уже настигала смельчаков, ветер внезапно переменился и отбросил вражьи корабли далеко в море. Антоний высадился в городе Лиссе, чьи жители были на стороне проконсула обеих Галлий Гая Юлия Цезаря.
После упорных боев с переменным успехом армии Цезаря и Антония соединились. Лагерь Помпея был окружен. Началось повальное бегство рядовых помпеянцев.
Переходили целые центурии. К середине лета у Великого не осталось и половины воинов. Секст снова настаивал на немедленном бое. Кней Помпей болезненно морщился. Его донимала застарелая грыжа.
Секст напрасно заклинал отца доверить ему власть над остатками армии, но Великий боялся растущей популярности сына.
— Если недуг помешает мне сесть на коня, я из носилок стану руководить боем, — упрямо возражал
