разрешил сделать командир. Мы, как важные люди, были в первых рядах. Палуба у 'Микояна' была малость грязноватой, прокопченные надстройки с облупившейся краской выглядели не так по-военному ухоженно, как наша лодка, но простор, который тут открывался, после узких пространств 'Л-16' казался царским. Кроме того, в бухте на палубе большого судна почти не ощущалась качка — и я с удивлением обнаружил через некоторое время, что у меня из-за этого слегка кружится голова и подкашиваются ноги.
В экипаже парохода было больше тридцати человек под началом капитана Ивана Васильевича Трескина. Все они радостно нас приветствовали и угощали сигаретами — какими-то невзрачно выглядящими мятыми пачками, не то австралийскими, не то индийскими. Однако в памяти еще свежи были воспоминания о прекрасном американском табаке и после него эти курились так себе. Кажется, даже наш довоенный 'Казбек' был лучше.
Первым делом было собрано совещание, посвященное распорядку дня. Как ни прекрасно было после долгого плавания в узком кругу одних и тех же лиц видеть новых людей, долгого общения с ними не предвиделось. Все сошлись на том, что нужно как можно скорее принять все доставленные грузы, после чего покинуть остров.
— Вас никто не видел на маршруте? — спросил Гусаров Трескина.
— Вроде нет, если сигнальщики не проспали, как сегодня. Вы уж извините, мы все-таки люди не военные, — оправдывался капитан 'Микояна'. Дело в том, что сигналы с лодки были приняты лишь на третий раз потому, что вахтенный сигнальщик уснул на посту, а остальные, несмотря на то, что утро было уже довольно позднее, занимались кто чем. Кончилось тем, что сигнал заметил старпом Плотников и поднял тревогу.
— Надо бы вам дисциплину укрепить, — не удержался от совета Смышляков. — Сейчас небрежность сошла с рук, а если кто в море уснет и торпеду прозевает?
— Понимаю, — понуро вздохнул Трескин.
— Это дело важное, но давайте займемся тем, что важнее всего, — пришел ему на помощь Гусаров.
В тесном кругу капитаны, инженеры и комиссар быстро разработали планы работ. Первым делом надо было перекачать солярку, которую 'Микоян' привез в бочках и большой самодельной палубной цистерне — всего около ста тонн. Лодке нужно было перекачать около семидесяти: столько мы сожгли за время перехода от Датч-Харбора. Моряки с парохода заранее озаботились проблемой перекачки топлива и соорудили переносной насос, с помощью которого можно было заправить подлодку. К сожалению, производительность у него была не очень хорошей, так что весь процесс должен был занять больше суток.
— Значит, принимая в расчет возможные неурядицы, назначим срок окончания работ на завтрашний вечер, — подвел итог Гусаров. — Мотористы занимаются заправкой, остальные перегружают на лодку продукты и запчасти. Кроме того, Иван Васильевич, просим у вас позволения помыться в ваших душевых, да и побриться наконец.
Работа закипела сразу же после того, как были отданы приказы. С борта 'Микояна' свесились шланги, исчезнувшие в горловинах заправочных люков лодки, лебедкой стали спускать к палубным люкам ящики и тюки. По большей части в них были свежий хлеб, мука, фрукты из холодильников парохода. Как я потом узнал, 'микояновцы' их выгребли подчистую, ничего не оставив себе.
Вершинин порывался помогать, но его вежливо отослали — дескать, сами справимся. Поэтому я даже не пытался, а сразу взял полотенце с мылом и отправился мыться и бриться. Сашка бриться не стал, только укоротил да подровнял растительность на своем лице.
После обеда оказалось, что при всей кипучей деятельности на лодке и пароходе нам занятия нет. Тут и там суетились матросы, что-то таскали, укрепляли, беззлобно ругаясь. В конце концов наш вечный друг Смышляков организовал нам увлекательную экскурсию на шлюпке. Мы прошли за мыс, на север, где скалы отступали от берега и оставляли большой плоский язык с пляжем из прекрасного песка. Там мы высадились, сходили к лесу — но вглубь не пошли, слишком уж густо росли деревья.
— Значит, здесь и жил Робинзон Крузо, — сказал я, щурясь на солнце. В очках ходить была очередь Вершинина.
— С чего ты взял? — спросил он.
— Ну как…, — смутился я. — Вроде же здесь жил Александр Селкирк, с которого Дефо писал своего героя. Мне Смышляков сказал.
— Нет, на сей раз наш всезнающий комиссар ошибся, — засмеялся Сашка. — Тот остров гораздо восточнее этого, километров на двести. Называется, кажется, Мас а Тьерра. А этого остров Селкирк даже и не видел.
В очередной раз я понял, что в исторических и географических знаниях Сашка гораздо сильнее меня.
— Ты бы взял да и рассказал потом матросам Робинзона Крузо. Очень подходяще к случаю, — пробормотал я.
— Я об этом думал, — кивнул Вершинин. — Не знаю, правда, когда теперь наши 'литературные вечера' возобновятся.
— Завтра или послезавтра, чего тут думать! — воскликнул я.
Однако тут я немного ошибся, ибо перегрузка топлива затянулась. Насос постоянно ломался, шланги несколько раз рвались. Прозрачная вода бухты вся была залита соляром, что очень беспокоило Гусарова.
— Наследим тут, как коровы на лугу, — зло говорил он во время очередного ужина в кают-компании 'Микояна'.
— А что делать? — разводил руками Трескин и в качестве успокоительного требовал у буфетчицы Лиды графинчик с водкой.
Особ противоположного пола на пароходе было три: кроме буфетчицы, еще уборщица и дневальная. Хотя я столько времени вообще не видел женщины, ничего во мне при виде их не всколыхнулось, в отличие от некоторых матросов, ночью прыгавших на палубу 'Микояна' и получивших там небольшую взбучку. Все же 'морские' женщины были довольно своеобразны, чтобы соблазнить такую тонкую натуру, как я. Особенно меня шокировали их формы: не знаю, как довольно субтильный минер Харитонов надеялся обнять такой 'стан'? У него и рук бы не хватило. Впрочем, что это я… Не обниматься он лез, ясное дело — но получил только синяк под глазом и наряд по гальюну.
В укромной бухточке мы простояли и последний день октября, и первый день ноября, и еще добрую часть второго. Наконец, когда последняя бочка с соляркой была опорожнена, а мотористы без сил упали на свои койки, Гусаров собрал последнее совещание на борту 'Микояна'. В краткой речи он поблагодарил членов экипажа парохода за их неоценимую помощь в выполнении нашей важной миссии и выразил надежду встретиться на этом самом месте еще раз. Самой трудной задачей было выработать срок этого рандеву. Никто не мог предсказать, сколько точно времени займет дорога до Анголы, сколько обратная, и сколько придется находиться там. После долгих споров и прикидок, сошлись на том, что 'Микоян' вернется к Мас Афуэра ровно через три месяца. Если лодка намного опоздает, то лишится большей части свежих продуктов — но главное что солярка не пропадет.
Тепло попрощавшись с командой парохода, мы в последний раз спустились по трапу. Отплывать было решено немедленно, несмотря на приближавшуюся ночь. Что нам ночь — главное, засветло успеть выйти за шлюпкой в море, а там неважно, светит ли солнце. Почти все 'микояновцы' собрались вдоль бортов, размахивая руками. Палубная команда 'Л-16' отдала швартовы, и лодка медленно отошла задним ходом. Гусаров приложил ладонь к козырьку фуражки. Я было потянул руку сделать тоже самое, но вовремя вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают. Я ведь не носил формы уже черт знает сколько, с самой Камчатки.
Прощание проходило беззвучно. Наверняка капитану 'Микояна' хотелось дать гудок подлиннее, но нельзя, демаскирует. Так, в тишине, мы отошли от берега, погрузили шлюпку и взяли курс на юг, к проливу Дрейка. Освещенный приглушенными лучами садящегося солнца, Исла Мас Афуэра остался за кормой.
Капитан португальских колониальных сил Густаву Виэйру отпил из бутылки глоток теплого пива, и посмотрел на часы. Было 13.40.
