спросил:
— Ну, и что мы, Хонгль, будем со всем этим делать?
Я не ответил, не до того мне было. Ухватив голову «бандита» за волосы, обследовал поверхность среза.
Не дождавшись ответа, Ашгарр присел рядом:
— Чего такого интересного узрел?
— Смотри, — показал я. — Видишь, как мясо спеклось и все сосуды опалены. Потому и крови не было.
— Огненный луч?
— Так точно.
— Полагаешь, инхип?
— Не-а, Молотобойцы не причём.
— Думаешь?
— Тут и думать нечего. Случись официальная ликвидация, Архипыч нас обязательно бы предупредил. А если тайная… На тайную они бы со штатными мечами не пошли. Факт. Не дети подставляться.
— Тогда кто, если не они? — нахмурил лоб Ашгарр. — Истребители?
— Вопрос, — заметил я. — Большой вопрос. Вдогон другому: какого беса дикие вампиры решили напасть на старого дракона?
— Версий нет?
— Честно?
— Честно.
— Сплошной туман и ни одного просвета.
Ашгарр вздохнул и вновь озаботился:
— Ну, так и всё же, Хонгль, что будем делать?
— Будем разбираться, — ответил я. — Но прежде избавимся от трупов,
— Сейчас?
— А когда? Когда вонять начнут? — Я глянул на часы. — Два двадцать. Времени вагон.
— До чего? — уточнил Ашгарр.
— До рассвета, — пояснил я и, уже покидая комнату, распорядился: — Я в душ, а ты пока найди какие-нибудь старые простыни, пододеяльники… Короче, сам сообрази. Сообразишь?
— Уж как-нибудь, — обиженно хмыкнул Ашгарр.
Прежде чем зайти в ванную, я поинтересовался:
— Слушай, а пожрать есть что-нибудь? Жрать хочу, как медведь бороться.
— Суп на плите, — ответил Ашгарр, выглянув из гостиной.
— Суп? Суп это хорошо. А какой?
— Грибной. Дядя Миша Колун целое ведро боровиков притащил, я и наварил.
— Из целого ведра?
— Зачем. Часть на зиму заморозил.
— Ну ты, блин, и хозяйственный.
— Это похвала или упрёк?
Я стянул с себя насквозь промокший свитер и уверил брата-нагона:
— Похвала, чувак, похвала.
— Тогда живи, — разрешил Ашгарр. Хотел ещё что-то сказать, но заметил свежую рану на моей спине и осёкся.
Пока он ковырялся в шкафах и антресолях, я успел постоять под душем, смазать рану бальзамом собственного изготовления (аль мы не маги-чародеи), натянуть свежие шмотки и приступить к супу, который был чудо как хорош.
Я уже заканчивал, когда Ашгарр появился на кухне.
— Всё, — доложил он.
— Упаковал? — спросил я.
— Упаковал. В простыни. А потом ещё и в целлофан.
— Целлофан-то откуда?
— Холодильник когда купили, помнишь, упаковку на балкон кинули, так и валялась до сих пор.
— Говорил же, пригодится. А ты — давай вынесем, давай вынесем.
Ничего Ашгарр мне на это не сказал. Некоторое время наблюдал за тем, как я энергично работаю ложкой, после чего спросил язвительно:
— Слушай, Хонгль, а тебя не выворачивает?
Я оторвался от тарелки.
— Ты это о чём?
— В квартире два трупа, а ты наяриваешь, как ни в чём не бывало.
— Вот ты про что, — ухмыльнулся я. — Не-а, не выворачивает. — Зачерпнул со дна гущи погуще и, прежде чем закинуть в рот, в свой черёд спросил: — Смотрю, потянуло на труды знатоков инфернального.
И кивнул в сторону лежащей на разделочном столе книги Томаса Манна.
— Потянуло, — признал Ашгарр.
— Чего это вдруг?
— Да так… Даже не знаю, почему. Как-то само собой получилось. Подумалось, что самоубийство вещь заразительная, и вот…
— Стоп машина.
— Что?
— Говоришь, подумалось? Тебе?
— А что?
— Да ничего, просто точно знаю, что эта мысль сегодня приходила мне.
— А разница?
Тут Ашгарр был прав, на самом деле так получается, что разница нет никакой. Абсолютно никакой. Такая вот загадка природы.
— Ладно, проехали, — примирительно сказал я. И отложив на край тарелки лавровый лист, поинтересовался: — Ну и с какого боку в этой теме Томас Манн?
— С нужного, — ответил Ашгарр. — Ты в курсе, что целая толпа его родственников покончила жизнь самоубийством?
— Так уж и толпа?
— Сам посуди: отец, сестра, ещё одна сестра, жена брата, сын. Сын вообще уникум, четырежды пытался убить себя. Представляешь?
— Кто хочет, тот своего добьётся, — напомнил я расхожую истину.
Ашгарр кивнул:
— Спору нет. Во всяком случае, этот точно добился.
— Застрелился?
— Нет, снотворным закинулся.
— Бабский способ, ни фига не офицерский.
Поэт тему — офицерский, не офицерский — развивать не стал, резюмировал:
— Если тезис о заразительности суицида верен, то история этой странноватой семьи является наглядной тому иллюстрацией.
— Даже сомневаться не стоит, — заметил я. — Зараза эта заразительна. Даже больше скажу — заразна. Чума эта бубонная. Натурально.
Отодвинув от себя пустую тарелку, я с довольным видом откинулся на спинку стула и спросил:
— Ну и как на твой вкус товарищ пишет?
— Да ничего так, бодро, — ответил Ашгарр. — Нобелевскую премию, согласись, абы кому не дают.
— Не соглашусь. Бывает всяко.
