Ашгарр спорить со мной не стал, раскрыл книгу там, где было заложено стариной почтовой карточкой с изображением химеры, охраняющей Собор Парижской Богоматери, и зачитал:
Во время сборов Григорс сказал своему помощнику:
— Не падайте духом и не качайте головой! Так уж написано мне на роду — потягаться с этим злодеем. Я одолею его или погибну. Если я погибну — что за беда? Моя жизнь — не ахти какая потеря. Этот сильный город будет и впредь сопротивляться Козлиной Бороде ничуть не хуже, чем до моего прибытия. Если же я одержу верх, страна будет освобождена от дракона.
Закончив чтение отрывка, Ашгарр положил закладку на место и захлопнул книгу, а я так прокомментировал услышанное:
— И будуть люды на Земли.
— Какие Люды? — не понял Ашгарр.
Я выбрался из-за стола, дошёл до мойки, сунул тарелку под горячую струю и только тогда объяснил:
— Це мрия, яку поэт Тарас Шевченко уявыв в видомий поезии: «Врага не будэ — супостата, а будэ сын, и будэ маты, и будуть люды на Земли».
— Это ты к чему? — не понял Ашгарр.
— К тому, что драконов, если верить поэту, в будущем не будет. А если помимо Охотников, ещё и вампиры на нас начнут с финками-заточками кидаться, столь грустная будущность наступит весьма скоро.
— Судя по всему, с этим согласны не все. Кто-то ведь нас сегодня выручил.
— Тут ты прав, — согласился я. Впихнул тарелку в сушилку и, вытирая руки хрустким, расшитым легкомысленными васильками, полотенцем, добавил: — Знать бы ещё, кто этот «кто-то».
Подступив, Ашгарр похлопал меня по плечу:
— Что, господин маг, не любите быть объектом в чужой игре?
— Нет, господин поэт, — подхватив его иронический тон, ответил я, — не люблю. Люблю быть субъектом. И только в своей. — Глянул на часы (было уже два сорок восемь) и спросил: — Не знаешь, случайно, где «косуха» Вуанга?
— В коридоре на вешалке, — ответил Ашгарр.
Показав знаменитым ленинским жестом на выход, я произнёс картаво:
— Впегёд, товагищи. Пгамедление смегти подобно.
И подтолкнул грустно вздохнувшего поэта к двери.
Поначалу мы хотели управиться за одну ходку, но затем решили богатырей из себя не корчить, и спустили сначала одно тело (затолкали в багажник), потом второе (кинули на заднее сиденье).
— Куда? — поинтересовался Ашгарр, когда отъехали от дома.
— На Кудыкины горы, воровать помидоры, — брякнул я, потом снизошёл: — Скоро сам увидишь.
Пока неслись по опустевшему, погрязшему в бесконечном дожде, ночному городу не произнесли ни единого слова. Молчали и тогда, когда выехали с подтопленных центральных улиц на затопленные улицы окраин. И только когда вырвались на Александровский тракт, мокрая полоса которого скакала по сопкам вдоль стен угрюмого, жутковатого, непроходимого леса, Ашгарр осторожно поинтересовался:
— Так что там у тебя было в Запредельном?
— Летал, — просто ответил я.
— Летал?
— Угу, летал. Летал-летал и долетался. В смысле долетел. До города счастья долетел.
Тема поэта заинтересовала и весьма.
— Что это за город такой? — спросил он.
Я ничего ему не ответил. Просто врубил магнитолу, выбрал нужный диск и сделал так, чтобы всё за меня в лучшем виде объяснил Ашгарру солист группы «Ай-Да»:
Когда стихли последние аккорды, Ашгарр уточнил:
— Насколько я понимаю, ты, счастливец, побывал в городе своей мечты?
— В точку, — сказал я, дал протяжный сигнал и лихо обогнал перед носом встречного микроавтобуса груженный трубами УРАЛ.
— То-то поначалу так было хорошо, — расплылся в мечтательной улыбке Ашгарр. Лицо его при этом стало походить на морду дельфина.
Я кивнул:
— Поначалу — да, хорошо. А потом я вспомнил, что мечта не может стать явью. По определению не может. И чего-то так, знаешь, затосковал.
— То-то потом стало так грустно, — проглотил улыбку Ашгарр. Потряс головой, стряхивая дурные воспоминания, и поинтересовался: — Ну а что дальше приключилось?
— Дальше… — Тут дорога резко пошла на подъём, я кинул взгляд на высвеченный фарами плакат «Внимание, опасный участок трассы» и на всякий случай напрягся. — А дальше всё в один миг куда-то делось. Та высоченная золотая башня, вокруг которой я так гордо парил, вывернулась, словно шутовской колпак, наизнанку, и превратилась в глубокий колодец.
Нарисовав в голове картинку, Ашгарр хмыкнул и с умным видом стал рассуждать:
— Фаллический символ накрылся мохнатой дырой. Если бы это был сон, то с точки зрения психоанализа…
— Это был не сон, — резко оборвал я его.
Он обиделся, и километров восемь мы ехали, не обронив ни единого слова. Но едва проскочили поворот на посёлок с забавным названием Урик, Ашгарр не выдержал и, глядя на замелькавшие вдали огоньки, стал допытываться:
— Слушай, праведник, а как ты умудрился выбраться из Запредельного?
— Почему вдруг «праведник»? — насторожился я.
— А по аналогии. Слышал про Китеж? Про град невидимый, который покоится на дне озера и всплывёт перед вторым пришествием?
— Слышал.
— Люди говорят, что увидеть его могут только праведники. И всё же — как?
— Что «как»?
— Как из Запредельного выбрался?
— Чудом.
— Я так понимаю, отвечать не хочешь?
— Давай об этом как-нибудь потом, — отмахнулся я. Ужас как не хотелось мне рассказывать про кошку-спасительницу. Стрёмно было.
А поэт всё не унимался:
— Ладно, не хочешь рассказывать, как Оттуда выбрался, не рассказывай. Расскажи тогда, как Туда попал.
— Во, банный лист.
— Имею право знать. В целях безопасности.
— Ну, коль имеешь, — сдался я, — тогда знай. Стишок я один волшебный прочитал, а как прочитал, так тут же Туда и провалился. При этом ещё и всю Силу потерял.
