задумал когда-то весь этот балаган, ничего о Карле знать не мог, просто потому, что Карл Ругер в то время еще не существовал.
«Или все-таки мог?»
Карл чуть замедлил шаги — они как раз проходили по широкой и высокой сводчатой галерее — он уловил в своих рассуждениях некую дисгармонию, которая заставила насторожиться его художественное чувство.
«Мать…»
Вот о ней он почему-то сразу не вспомнил, выстраивая сейчас в уме цепочку доводов и рассуждений. А между тем, кроме его собственного чувства правды, ничто, казалось бы, не подтверждало его веры в то, что женщина, являвшаяся ему во снах — которые и сами по себе были для Карла большой редкостью — что женщина эта на самом деле приходилась ему матерью. Сомнения могли бы быть тем более справедливыми, что рассказ Петра Ругера напрочь разрушал любые иллюзии по поводу этой женщины. Но и то правда, что если какая-то женщина его все таки родила, естественно было предположить, что должен был существовать на свете и мужчина, который Карла зачал. Впрочем, и это, в конечном счете, было пока не важно, так как ничего определенного ни относительно своей матери, ни по поводу своего отца, Карл не знал. И Кукловод, как бы могуществен он ни был, не имел над Карлом той власти, которую, не покривив душой можно было назвать предопределенностью. На каждом шагу, в каждом узле паутины, сплетенной этим древним пауком, Карл находил ту степень свободы, которая позволяла ему поступать по-своему. Ведь и войдя в Сдом, он не стал участвовать в состязаниях, и ушел он из города тогда и так, как посчитал правильным он сам. И расшифровку пророчества, за которую его друг отдал жизнь, Карл читать пока не стал, хотя желание это сделать было столь велико, что собственным его желанием быть никак не могло. Но нет, не стал читать и, отправившись в лабиринт под горой, взял с собой не Анну и Викторию, пригласить которых подсказывали здравый смысл и логика событий, этому походу предшествовавших, а Дебору и Валерию, на которых указало ему сердце. И поэтому, даже ощущая недовольство тем, что вполне логичными и непротиворечивыми его рассуждения не были, Карл в очередной раз утвердился в мысли, что он все делает правильно. Карл Ругер никогда и ни за что не будет ничьим средством, и орудием чужим не будет тоже, и если мало на то его собственного желания, то можно вспомнить и о том, что полгода назад, в Сдоме, он окончательно стал хозяином своей судьбы, метнув — пусть и без намерения — Кости Судьбы.
4
«Кто ты, Карл?» — спросила его однажды Дебора.
«Кто ты? — спрашивали его Виктория и Людо. — Куда ты идешь и зачем?»
«Кто я?» — спросил он себя сейчас, не в первый раз и, вероятно, не в последний, потому что это и был самый главный вопрос, и ответ на него был способен разогнать туман тайны и недосказанности над всем тем, что происходило
Однако додумать эту простую мысль, пришедшую ему в голову как раз тогда, когда они начали спускаться по очередной лестнице, Карл не успел. Сжало виски, и кровавый занавес внезапно упал, застилая взор. Карл остановился, переводя сбившееся дыхание, и, как оказалось, вовремя. Раскаленные иглы пронзили все его тело, заставив испытать мгновенную, но от того не менее жестокую боль. Он почувствовал выступившую на лбу и висках испарину, и подавил рвущийся из груди крик, медленно — слишком медленно — приходя в себя после испытанного им потрясения. Но воля, на которую Карл мог положиться даже тогда, когда вовсе себя не сознавал, заставила его сделать следующий шаг. Движение — один единственный шаг вперед — вернуло ему некоторую ясность мысли. Взор очистился, и Карл увидел под ногами язычки поднимавшегося снизу, из глубины лестничной шахты, неярко светящегося белесого тумана.
— Надо было взять с собой твоих волшебниц, — голос Валерии развеял остатки морока, наведенного творящейся вокруг Карла волшбой, и он окончательно пришел в себя.
«Нельзя», — хотел объяснить он дочери, но его опередила Дебора.
— Этого нельзя было делать, — сказала она. Голос Деборы звучал сейчас почти так же, как в самые волшебные мгновения их взаимной страсти. Он стал низким и чуть хрипловатым, поднимаясь из самой глубины ее груди.
— Почему? — а вот голос Валерии, напротив, поднялся еще выше, и гортанный клекот, который и всегда-то чудился в нем, усилился, стал отчетливым, обретя к тому же напряженный носовой оттенок.
— Да, потому что эта волшба имеет иную природу, — сказал Карл, удивляясь тому, как просто пришло к нему понимание происходящего, и сделал следующий шаг. Теперь он вступил в стелющийся по ступеням, но уже не поднимающийся выше, туман — Обычной магии здесь нет места.
«Нет места… Почему?»
Откуда пришло это знание? Карл затруднился бы ответить на этот вопрос, но знание пришло сразу же как только прозвучал вопрос Валерии.
«А что знает об этом Дебора? Или она просто чувствует? Дебора…»
Гавриил Рудой и Арина Нова, Карл Ругер и Дебора Вольх… Возможно, кто-то еще,
«Еще одно условие», — ноги Карла уже погрузились в туман по колени, но он бестрепетно шел дальше. Шаг, еще шаг, туман поглотил его целиком, и ступеней под своими ногами и самих ног он уже не видел, а пламя факела превратилось в размытое кровавое пятно.
В таком тумане могло произойти все что угодно. Во всяком случае, пока они медленно — едва ли не на ощупь — спускались вниз по заколдованной лестнице, даже Карлу, видевшему в жизни и не такое, мерещились ужасы, поджидающие в сплотившейся вокруг них сизой мгле. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Если бы Карл был здесь один, то и сердце его было бы спокойно, но сейчас он вел за собой тех, забота о ком легла на его плечи тяжким грузом. О, нет, он ни разу не пожалел, что взвалил на себя эту ношу. Напротив, он был благодарен добрым богам за этот великий дар. Однако и цена такому сокровищу была под стать. Почти незнакомое до сей поры чувство тревоги теперь прочно поселилось в его некогда бестрепетном сердце.
5
Лестница закончилась, и они оказались в узком и низком коридоре, который уводил их теперь все дальше и дальше в недра замковой горы. Плотный, поглощающий все внешние звуки, но при этом какой-то «звонкий» туман по-прежнему не позволял им ничего видеть вокруг. Тем не менее, хотя Карл и женщины находились в его плену уже порядочное время, ничего особенного, кроме того, что двигаться вперед приходилось вслепую, с ними не происходило. А туман… что ж туман, в любом случае, не был природным феноменом, и неожиданным образом оказался для Карла обретшей материальность поэтической метафорой. Его жизнь, если взглянуть на нее с этой точки зрения, являлась ничем иным, как движением сквозь густой туман неопределенности. Из неизвестного прошлого к непредсказуемому будущему сквозь стремительно меняющее свои формы настоящее.
«Но если так…»
Если так все и обстояло, то Карл мог, наконец, вздохнуть с облегчением: никакой предопределенности в его жизни не было и не могло быть. Предопределенность и предсказуемость просто не уживались с Карлом Ругером, идущим по жизни своей дорогой. Дорогой, которая в каждый момент времени возникала перед ним в результате случайного, а значит, свободного выбора и могла быть с легкостью оставлена
— Карл! — предупреждающе окликнула его Дебора. В ее голосе прозвучали настороженность и тревога, но Карл и сам уже почувствовал возникшую перед ним преграду.
