вправленные в овальную выпуклую крышку камни.
Карл поставил кубок с вином, к которому так и не прикоснулся, на пол и встал, чтобы подойти к кровати. Однако на самом деле брать в руки этот старый медальон, в котором, наверняка, по загорской моде была спрятана лаковая миниатюра, ему не хотелось. Не лежала душа, как говорится, но и отказываться было бы не вежливо. В конце концов, за сегодняшний вечер, император сделал в его сторону так много жестов вполне символического характера, что Карл потерял бы честь, отказавшись теперь от того, чтобы посмотреть на портрет Константина Яра. Он подошел к постели Евгения, взял из его руки тяжелую вещицу, и тут же, никуда не отходя, открыл крышку. Ну что ж, он ведь уже догадывался, почему Яр предложил ему посмотреть на портрет брата, выполненный тридцать пять лет назад. Догадывался, но не хотел впускать эту догадку в свое сердце, вполне резонно опасаясь, что это знание, бессмысленное в виду своей оторванности от всего контекста его жизни, тем не менее, способно не на шутку растревожить его бестрепетное сердце. Так и случилось. Карл откинул крышку и увидел под ней себя, точно такого же, каким видел и тогда, много лет назад, и теперь в иллюзорном мире зеркал.
«Одно лицо!»
— Я родился в предгорьях Высоких гор, — сказал он ровным голосом. — В трех днях пути от Великой, — воспоминания об истории его появления на свет были смутными, как сны, которых он никогда не видел, но, вроде бы, все так и обстояло, и он ничего не соврал, говоря это здесь и сейчас в присутствии императора. — Моей матери пришлось бы проделать невероятно длинный путь, чтобы попасть из Орша в долину Великой.
— Я знаю, — Евгений забрал у него медальон, закрыл крышку, и спрятал обратно под подушки. — Я знаю, но оставим это. В конце концов, в мире случаются и не такие совпадения.
«Тогда, к чему был весь этот разговор?» — Карл неторопливо вернулся к креслу и снова сел.
— Почему вы не пьете вино, Карл? — спросил император, неожиданным образом успокоившись и даже, кажется, придя, наконец, в хорошее настроение. — Пейте, Карл, это хорошее вино, настолько хорошее, что я приказал, не подавать его моим собственным гостям, — улыбнулся Евгений. — Пейте, нам предстоит долгий разговор. Мне просто необходимо поговорить с кем-то о том, что лежит на душе. Душа просит, понимаете?
— Какая ее часть? — ответно улыбнулся Карл. — Человеческая или монаршая?
— Вы в это верите, Карл, или просто поддразниваете своего императора?
— Не верю, — согласился Карл. — Душа у человека едина, даже если он император. А то, что Лев из Сегеры называл «божественным стержнем» не что иное, как обычная ответственность, осознаваемая монархом, как «долг властителя».
В ту ночь, они оба, император Яр и Карл, не сомкнули глаз, до первых петухов обсуждая теорию и практику власти, тяжелую и кровавую науку, которой не учат ни в одном университете ойкумены.
6
Через три недели после сражения при Констанце
— Рада вас видеть, Карл, — императрица не подняла глаз, но все-таки улыбнулась. Улыбка получилась пресная, и Карл испытал мгновенное чувство сожаления. Оказывается, он ожидал другого. Оказывается, он вообще чего-то ожидал.
Ребекка Яриста, сколько знал ее Карл, всегда была и до сих пор оставалась очень красивой женщиной. Возможно, конечно, что некоторые из придворных ее таковой и не считали, но Карл понимал, за что ее любил покойный император. Сейчас Яристе было уже тридцать шесть. Однако благородная бронза волос, покрытых жемчужной сеточкой, не утратила своего изысканного матового блеска, чуть смуглая кожа по- прежнему оставалась гладкой, как мерванский шелк, а глаза и губы… Впрочем, как раз в уголках глаз и губ появились теперь мелкие морщинки — свидетели прожитых лет и пережитых невзгод, однако, как ни странно, они делали ее в глазах Карла еще привлекательнее.
— Всегда к вашим услугам, ваше величество, — Карл, как того требовал этикет, опустился на левое колено и на мгновение опустил голову. Сейчас он ощущал досаду, оттого, что разговаривает с ней, а не с самим императором Дмитрием. Однако приняла его именно вдовствующая императрица и не где-нибудь, а в той самой комнате, где много лет назад он увидел ее впервые.
«Случайность? Возможно, но маловероятно».
— Встаньте, граф! — в голосе Ребекки ему послышалась не свойственная ей растерянность, но чем она была вызвана, сказать было трудно. Возможно, положением дел, которые вряд ли можно было счесть благоприятными, или тем, что она неожиданно осталась одна, лишившись мужа, и не обретя опоры в сыне, который в силу возраста и состояния здоровья не мог стать настоящим императором, каким, несомненно, был его отец.
— Встаньте, прошу вас!
Карл встал и посмотрел на Ребекку Яристу, одетую в черное траурное платье.
— Вы, как всегда, вовремя, — на этот раз, она подняла глаза, и улыбка вышла совсем другой, именно такой, какую, оказывается, не отдавая себе в этом отчета, он от нее ожидал. И снова — второй раз в его жизни — с Карлом произошло то же самое чудо, какое случилось уже однажды в этой комнате шестнадцать лет назад. Полыхнуло навстречу его взгляду золотое сияние ее глаз, и он почувствовал на губах вкус ее губ. Прикосновение, ощущение упругой плоти, поддающейся под напором его страсти, уступающей, впускающей… отдающейся его воле…
Карл чуть прикрыл веки, закрываясь от густого терпкого сияния, и поспешил опустить голову в вежливом поклоне. Он сделал это неосознанно, спасая от неминуемого поражения, последний оплот своего собственного Я, свою душу. Такого с ним еще никогда не происходило и, вряд ли, могло произойти когда- нибудь в будущем. И единственный раз в жизни Карл не согласился с голосом своего сердца, молившего его уступить. Стоило ли теперь об этом жалеть, ведь сделанного не воротишь? Стоило ли вспоминать ту встречу, едва не изменившую его и ее жизни, ведь забвение лучшее лекарство от тоски, способной отравить кровь не хуже настоящего яда? Как бы то ни было, он проявил тогда слабость или, напротив, силу, однако, забывать об этом, был не в праве. Тогда, почему же забыл?
— Вы спасли нас, Карл. Вы, как всегда, оказались там и тогда, где и когда мы в вас более всего нуждались, — Ребекка, как того и требовали обстоятельства, была серьезна, но ее взгляд говорил о другом.
«Боги, сколько времени она способна
Однако его испытание еще не закончилось. Высказав свою благодарность в форме, которая вполне соответствовала этикету, императрица неожиданно поклонилась ему в пояс, так, как никогда не кланяется ни одна владетельная особа своему вассалу, какой бы подвиг тот для нее не совершил.
— Я был не один, ваше величество, — сказал Карл, возвращая Ребекке поклон. — Армией командовали маршал Меч и кондотьер Нерис.
— И вы, — поправила она его.
— И я, — вынужден был согласиться он.
— Карл, я хочу, чтобы вы остались рядом со мной, — сказала тогда она, но голос ее и взгляд сказали много больше того, что могли выразить слова, слетевшие с ее прекрасных губ.
— Карл, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы остались рядом со мной… и Дмитрием. Рядом с вами я… мы будем чувствовать себя спокойнее.
— Лев Скоморох, — начал было он, но Ребекка не дала ему закончить фразу.
— Лев Скоморох — замечательный воин, — сказала она.
— Владетель Нагум, — чувствуя, что от судьбы не уйдешь, все-таки предложил Карл.
— Ему нет равных в бою, — согласилась Ребекка.
— Маршал Гавриель…
«Что я делаю, и, главное, зачем?»
— Герцог Сагер — рыцарь без страха и упрека, — спокойно сказала Ребекка. — Он лучший полководец эпохи. Во всяком случае, так считал покойный император.
