– Готов пари держать, что вы этого не говорите О’Тулу, стройному, поджарому, с львиной гривой, гибкому, модно одетому О’Тулу. Он на меня всегда смотрит свысока, и кажется, что сейчас протянет мне свой пиджак и скажет: «Укоротите мне рукава, Макс, и как следует отутюжьте».
Мара рассмеялась и обняла его еще крепче.
– Это несправедливо. Вы ходячий предрассудок. А на самом-то деле Льюис полон глубокого уважения к вам.
– Так я вам и поверил.
– Я не хочу говорить о Льюисе или о ком-нибудь еще, имеющем отношение к «Т.И.И.». Идемте со мной, дорогой.
Она взяла его за руку и повела по коридору в свою спальню. Когда она нажала на выключатель, спальня осветилась бледно-зеленым сиянием – свет исходил из встроенных ламп, скрытых в широком бордюре на потолке.
– Какой цвет вам кажется самым сексуальным? – спросила она. – Зеленый, синий, красный, оранжевый? Говорите.
Чтобы показать, что ей подвластны все эти цвета, она повернула выключатель снова, и зеленый свет сменился нежно-голубым, потом темно-синим, пурпурным – цвета переливались, накладываясь друг на друга.
– Я выбираю красный.
Его взгляд блуждал по роскошной комнате, богато обставленной и в то же время хранящей отпечаток своей женственной обитательницы, ее непогрешимого вкуса.
Его заинтриговала приборная доска у изголовья кровати.
– Это что-то из области Бака Роджерса и двадцать пятого века.
– Все в высшей степени функционально – телефон, музыка, телевизор, пища, напитки. Хотите шампанского и икры? Они в холодильнике. Нажмите только на красную кнопку.
– Нет, спасибо. Я предпочел бы хорошую музыку.
Она стояла, прямая как стрела, одну руку положив на бедро, другую прижав к сомкнутым губам.
– Постойте… Какая музыка может пробудить в вас зверя? А, Макс?
– Этюды Шопена.
– Получите их, приятель.
Она нажала на деревянную панель, и та скользнула к противоположной стороне консоли, открыв устройство вроде тех, что установлены на музыкальных автоматах с перечнем записей. Мара нажала на одну из кнопок, и мягкие звуки фортепьяно заполнили комнату, наплывая на них со всех сторон.
Фидлер вздрогнул:
– Нельзя ли сделать потише? У меня такое ощущение, будто я оказался внутри репродуктора.
Она убавила громкость и села на постель.
– Никаких отговорок, Макс. Вы уже взяли на себя обязательство.
Не смущаясь, она развязала пояс своего домашнего платья и сбросила его к ногам.
Как он и подозревал, под ним она оказалась совершенно обнаженной. Он ошеломленно смотрел на нее, пожирая полными желания глазами. Она была верхом совершенства, пределом мечты всякого мужчины. Когда она подняла руки над головой, чтобы развязать ленту и распустить волосы, ее прекрасные груди приподнялись и соски соблазнительно отвердели.
Она медленно опустилась на покрывало, а волосы ее веером разметались по подушке. Улыбаясь, она протянула к нему руки.
– Люби меня, дорогой. Я ужасно хочу тебя, отчаянно.
Фидлер никогда еще не чувствовал себя таким неуклюжим, таким неловким, даже в свою первую брачную ночь. Его непослушные пальцы шарили по ширинке, безуспешно пытаясь расстегнуть молнию. Одна рука запуталась в рукаве рубашки; пытаясь освободиться от брюк, он споткнулся и упал на колени.
Мара пришла в восторг. Смех ее был сердечным, необидным и вполне земным.
– О, Макс, я вас обожаю! Вы очаровательны. Идите же ко мне, вы, неуклюжий мозгоправ.
Он лег рядом с ней и, положив руку ей на грудь, наклонился поцеловать. И – о чудо! – его беспокойство, волнение и неуверенность прошли сами собой. Он опасался оказаться не на высоте рядом с этой восхитительной женщиной, которая с первой минуты показалась ему совершенством, воплощением женственности, эфирным созданием, которое можно только боготворить.
Но теперь, когда Мара лежала рядом – грудь к груди, бедро к бедру, – она стала реальностью из горячей крови и плоти, готовой ответить на каждое его нежное прикосновение к ее соскам, животу, бедрам… Она издала громкий стон, когда его пальцы принялись ласкать самую сердцевину ее тела. Извиваясь, она просила:
– Макс, дорогой, возьми меня! Я не могу больше!
Ее руки вцепились в его член и потянули к себе так требовательно, что он был вынужден обуздать ее:
– Моя прелесть, если ты будешь продолжать тянуть его с такой силой, то вырвешь с корнем!
Пьяный и почти обезумевший от желания, он с невероятной нежностью и осторожностью позволил себе овладеть ею; его член скользнул между ее трепещущими бедрами, позволив ее рукам вести и направлять его. Он не удержался и застонал, когда она принялась ласкать и гладить его отвердевшие яички.
