– Мартини?
Тонкие брови Мары поднялись, образовав странную ломаную линию.
– Бережете силы, да, док? – спросила она, понизив голос.
Он промычал нечто неразборчивое, чувствуя себя ослом и моля Бога, чтобы О’Тул не расслышал его слов. Она властно взяла его за руку и повлекла к дивану.
С лица О’Тула не сходило презрительно-высокомерное выражение, поэтому было трудно понять, что он думает. Он встал и протянул руку:
– Добрый вечер, доктор!
Фидлер обменялся с ним рукопожатием, нервно переводя взгляд с Мары на Льюиса.
– Привет, мистер О’Тул… Возможно, я прервал важную беседу. Я пойду в библиотеку и почитаю что- нибудь.
– Вовсе нет, Макс, – сказала она. – Льюис – моя последняя связь с компанией, можно сказать, мой лазутчик, мой шпион. Он рассказывает все, что там происходит.
– Надеюсь, ничего плохого?
– Нет, по правде говоря, похоже, что компания прекрасно без меня обходится, – сказала Мара печально.
– Это, любовь моя, главная цель каждого служащего высшего звена, тем более управляющего, или по крайней мере так должно быть, – сказал О’Тул. – Создать хорошо смазанный и бесперебойно действующий механизм. Эффективный, который может функционировать и без постоянного контроля.
Франсина принесла мартини Фидлеру. На ней уже были пальто и шляпа.
– Мара, шампанское в ведерке со льдом. Хильда ушла и велела сказать тебе, что жаркое в микроволновой печи не остывает, а салат в холодильнике. А мне пора бежать. Всем доброй ночи!
О’Тул посмотрел на часы:
– О, мне тоже пора бежать. Уже почти восемь.
– Я провожу тебя до двери.
О’Тул снова обменялся рукопожатием с Фидлером:
– Счастливо отдохнуть, доктор Фидлер.
Фидлеру показалось, что в его тоне прозвучало нечто снобистское и высокомерное.
– Желаю и вам хорошо провести время, мистер О’Тул, – сказал он, стараясь произносить слова с еврейским акцентом.
Он смотрел, как они двигаются через просторную гостиную, с плотоядной улыбкой. Мара выглядела сногсшибательно в ярко-малиновом домашнем платье. Оно было широким и длинным, и складки его мягко облегали ее фигуру, а кайма волочилась за ней по полу. Платье было мастерски сшито: плотно охватывая грудь и талию и чуть расширяясь внизу, оно демонстрировало красоту ее ягодиц и бедер при каждом шаге. Волосы ее были завязаны сзади красной лентой и спускались конским хвостом почти до поясницы.
Мара легонько поцеловала О’Тула в щеку и пожелала ему доброй ночи. Заложив руки за спину и сжимая их, как ребенок, она теперь направлялась к Фидлеру легким танцующим шагом. Это было так очаровательно, что он почувствовал, что сейчас любит Мару Тэйт Роджерс больше, чем любое другое живое существо на свете.
– Роджерс Тэйт, – поправил он себя.
– Что вы сказали? – спросила она.
– Ничего. Я просто подумал вслух.
– С тех пор как мы расстались сегодня днем, у меня мысли движутся только в одном направлении, как при одностороннем движении, Макс. Вы хотите поесть до или после?
Лицо его пылало.
– Сказано прямо и безапелляционно, как говорят начальники высокого ранга.
– Мне нравится ваша манера краснеть. Вы мне напоминаете куклу с ярко раскрашенным лицом.
– Это как раз близко к тому, что я собираюсь сказать. Что такой тип, как я, делает здесь? Что за обед при свечах с роскошной богатой светской леди в виде прелюдии к оргии в ее будуаре? Господи Боже мой! И мне это надо? Какого черта?..
Он одним духом опорожнил бокал с мартини.
Мара обвила его шею руками и прижалась губами к пульсирующей артерии у него на шее. При этом она бормотала:
– Перестаньте принижать себя, Макс. Вы блестящий, остроумный, добрый, способный понять и посочувствовать и…
– И тоже чертовски привлекательный. Я и Гэйбл – мы просто как близнецы-братья. Нас всегда путают и принимают друг за друга.
– Вы для меня на особом месте. Вы мне очень дороги.
– Да, я как раз тот самый мистер Славный Малый, верно?
Он не удержался и поддался мелочной ревности и дешевому импульсу:
