очень далеко… Лес, какая недавняя дата была для Мары важной? Что ей хотелось бы вспомнить?
– Четырнадцатое июля, день выдвижения Джона Кеннеди кандидатом в президенты от демократической партии.
Фидлер кивнул и снова посмотрел на Мару.
– Эта дата, четырнадцатое июля, что-нибудь значит для вас, Мара? Она вам особенно памятна?
Маска смерти, не сходившая с ее лица в течение трех дней, медленно растаяла – словно луч солнца пробился сквозь грозовые тучи. Лицо Мары преобразила ослепительная улыбка, а в голосе, когда она заговорила, зазвенел восторг.
– Четырнадцатое июля 1960 года? Как я могу забыть этот чудесный день, когда демократическая партия выдвинула Джека кандидатом на пост президента. Вы хотели бы услышать об этом?
– Как-нибудь в другой раз, Мара. Видите ли, у нас куча дел. Итак, давайте-ка теперь обратимся к другому памятному вам дню.
С помощью Томкинса, давнего друга и доверенного лица Мары, Фидлер принялся извлекать из памяти Мары ряд важных для нее событий, но ни на одном из них не останавливался подробно. Примерно через час он решил, что она сделала вполне достаточно для одного дня.
Фидлер взглянул на Томкинса.
– Если мой прогноз верен, я смогу теперь вывести ее из транса и вернуть в реальную жизнь.
– Это просто чудо… – пробормотал Томкинс, поднимаясь с места.
– Человеческий мозг творит чудеса, – заметил Фидлер. – От вас требуется лишь правильно… сориентировать его… Ладно, Мара, для одного сеанса мы сделали очень много. На сегодня хватит воспоминаний. Сейчас я сосчитаю до пяти, и, когда скажу «пять» и щелкну пальцами – вот так, – к вам вернется сознание. Вы понимаете?
– Да, понимаю.
– Ладно. Один… два… три… четыре… пять.
Он щелкнул пальцами, и Мара открыла глаза.
Выражение ее лица претерпело несколько мгновенных преображений – на нем отразились недоумение, страх и наконец здоровое любопытство.
Она приподнялась.
– Что происходит?..
Ее зрачки были расширены, и она с трудом смогла сфокусировать взгляд на Фидлере.
– Кто вы?
– Я – доктор Фидлер.
Положив руки ей на плечи, он легонько надавил на них, стараясь заставить ее лечь.
– Все в порядке, мисс Тэйт. Ложитесь и попытайтесь расслабиться.
Она с тревогой оглядывала капельницу, стенд IV и иглу в своей руке.
– Господи, что вы со мной проделываете? Черт возьми, где я?
Томкинс подошел к кровати.
– Все будет хорошо, Мара. Ты в Павильоне Харкнесса.
Заметив Томкинса, она с облегчением вздохнула.
– Лес, Харкнесс – это больница? Но почему я здесь?
– А ты не припоминаешь, Мара? Сборище в «Т.И.И.»? Неприятности, связанные с Шоном и «Коппертон куквэйр»…
– Да… я… помню.
Однако было очевидно, что воспоминания ее не слишком отчетливые.
– Ты потеряла сознание и находилась в беспамятстве трое суток.
– Трое суток? Ты серьезно?
– Не волнуйтесь, мисс Тэйт, – попытался успокоить Мару Фидлер. – Вы находились под действием психотропных препаратов. Когда их действие ослабеет, ваша память полностью восстановится. Лес, позови сиделку, и пусть она отключит установку IV. А я хочу поговорить с мисс Тэйт еще несколько минут.
Томкинс поспешно вышел из комнаты; он не стал вызывать сиделку нажатием кнопки, чтобы дать Фидлеру возможность побыть с пациенткой наедине.
Широко расставленные, вопрошающие глаза Мары остановились на фигуре Фидлера, и она оглядела его с ног до головы, как бы оценивая.
– Вы сказали, ваше имя…
– Фидлер, доктор Макс Фидлер.
– Вы меня лечили?
– Доктор Томкинс пригласил меня в качестве консультанта.
– Я действительно пролежала без сознания трое суток? Я хочу спросить: что это было? Сердечный
