незаконченным, на нем был выткан замысловатый узор из лилий. Когда тело вытащили из лодки, мое внимание привлек моток желтой шерсти, намотанный на руку девушки.
– Элейна…
У нее мертвой был такой же отсутствующий взгляд, как и у живой, и я оцепенело смотрела на нее, потрясенная мыслью, что мечты были единственным, что досталось ей в жизни.
Я представляла, как она пыталась сбежать из своей тюрьмы на острове, кралась к берегу под покровом темноты для того, чтобы поскользнуться и упасть среди качающихся у пристани челноков.
Бедивер нагнулся и бережно вытащил восковую табличку, зажатую в руке девушки.
– Только одно слово, – тихо произнес он, разбирая детские каракули. – Ланселот…
Стоявший рядом со мной бретонец затаил дыхание, а толпа возбужденно зашевелилась. Встав на колени рядом с лодкой, Ланс медленно взял холодные пальцы девушки. Выражение его лица разрывало мне сердце. В нем было все – жалость, печаль, горе и растерянность, и мне захотелось как-то оградить его от излишнего любопытства и насмешек придворных.
– Ничего удивительного, что он ни за кем не ухаживал, имея такую девицу, спрятанную на Астолате, – насмешливо сказал кто-то, и последовал смех.
– Мне кажется, – закричала я, – я сейчас упаду. Прошу, Артур, отведи меня во дворец.
Началась суматоха, люди забыли про Ланса и бросились помогать мне. Артур, которому было прекрасно известно, что я не из тех, кто падает в обмороки, тревожно посмотрел на меня и подхватил на руки, когда я начала падать рядом с ним. Мне очень хотелось подмигнуть ему, но он не заметил бы этого из-за давки и темноты, поэтому я просто закрыла глаза и позволила ему увести всех с пристани.
Всех, кроме Ланселота.
В этот вечер бретонец не вернулся в зал, а готовил к погребению и хоронил девушку, которая так настойчиво вплетала его в паутину собственных фантазий. Мне это показалось достойным поступком.
Но, когда он не пришел ко двору и на следующий день, я начала задумываться, не имеют ли какие- нибудь действительные основания слухи, распространяемые об этой паре.
«Нет, – твердо говорила я себе, – это не мое дело. Ланселот – взрослый мужчина, со всеми потребностями и желаниями, которые могут быть у любого человека, и если он встречался с Элейной – это его дело». Но что-то мешало мне смириться с этой мыслью, и я резко оборвала своих фрейлин, когда они за чаем завели об этом разговор.
– Он не из тех, кто способен безумно увлечься юной девушкой, – уверенно сказала я, понимая, что это звучит чересчур добродетельно.
«А еще важнее, – говорила я себе, – что он не мог флиртовать с ней, а потом смотреть на меня так, как он смотрел. Или, по крайней мере, мне так казалось». Старая пытка началась снова: что же происходило действительно, и что было плодом моего воображения. Я судорожно металась той ночью, не в состоянии разобраться, где же правда.
К счастью, Артур не заметил моего беспокойства, но после бессонной ночи я была злой и рассеянной, а постоянные сплетни раздражали меня. Поэтому, когда Пеллеас спросил, можно ли ему пойти со мной в сад, я охотно согласилась. Парк пытались восстановить, но он наполовину зарос и давал приют укромным уголкам, где в бурно разросшейся зелени прятались усыпальницы и статуи. Это делало его похожим на святилище, и я вдыхала свежесть зелени, слушая жалобы молодого рыцаря.
– Теперь, когда король обещал, что даст мне землю, я думал… я имею в виду… может быть… госпожа Эттарда будет относиться ко мне более благосклонно. Как к мужу, – смущаясь, добавил он.
– А ты говорил с ней? – спросила я.
– О нет, госпожа! Может быть… ты поговоришь с ней… уговоришь ее… – Пеллеас, стесняясь, излагал свою просьбу. – Я обещаю, что буду заботиться о ней. У меня никогда не было своей семьи. Ты же знаешь, что такое быть сиротой и бедняком. Но теперь, когда я стану состоятельным человеком, я могу позаботиться о жене и детях.
Мы дошли до конца сада, и я подумала, что можно бы присесть, но Пеллеас думал только об исполнении своей мечты и бессознательно повернул обратно к фонтану.
– Я люблю ее с первого дня, когда появился при дворе, госпожа. Но, по сравнению со здешними знатными господами и дамами, я – неотесанная деревенщина, и я иногда думаю, что все это мне снится и, проснувшись, я снова окажусь бедным, а госпожа Эттарда так далека от меня, что едва ли слышала мое имя. Но, если у меня будет собственный дом и земля, я смогу предложить ей кое-что… кроме моей преданности… и если бы ты поговорила с ней обо мне…
Пеллеас смотрел на меня по-детски застенчиво, а мне хотелось сказать ему, что любовь не зависит от материальных благ. Но юноша был так трогателен в своих надеждах, что я боялась охладить его пыл.
Поэтому я задержалась у фонтана, чтобы собрать травы, и обещала ему, что поговорю с Эттардой, как только смогу.
Девушка из монастыря вздохнула и отложила в сторону сорочку, которую штопала.
– Как это похоже на него, – просить кого-то говорить о своих делах, – посетовала Эттарда, – и вправду можно усомниться, твердый ли у него характер.
– Пеллеас просто не самоуверен, – ласково убеждала я, – а это совсем иное.
– Я, конечно, заметила, что он хорошо относится ко мне, он никогда не бывает груб или резок, как другие рыцари, и он уже стал христианином. – Эттарда, нахмурившись, смотрела на материю у себя на коленях. – Сейчас, когда я тоже стала христианкой, это важно.
Для меня это заявление было неожиданностью, вероятно, это случилось, пока я отсутствовала.
– Это еще больше усложняет дело, – продолжала она, – большинство рыцарей только и мечтают побарахтаться в сене… они совсем не ценят девственность и могут лишить девушку чести, даже не предлагая обручального кольца.
