– Вас это хоть когда-нибудь беспокоило?
– Что именно должно было меня беспокоить?
– То, что вы никогда не вмешиваетесь в жизнь, а стоите в стороне и только наблюдаете, как она проходит мимо вас, – Венеция покачала головой с таким видом, словно ей было его жаль. – Однажды вы очнетесь и осознаете, что все в прошлом и что вы только и делали, что наблюдали.
Грегор насупился, но не успел ответить. Появились миссис Тредуэлл и Элси, неся блюдо с едой.
– Идемте, – предложила Венеция. – Нам лучше присоединиться к остальным.
У Грегора не оставалось иного выбора, как последовать этому совету, Он едва не задохнулся от возмущения, услышав, что Рейвенскрофт с жаром расспрашивает мисс Платт, как лучше выращивать азалии. Это выглядело до крайности странно; также как и подведение мисс Платт, которая хихикала, словно дурочка, и заливалась румянцем, слушая комплименты Рейвенскрофта, произносившего их с ужимками бездарного актера. В довершение всей этой чепухи Венеция наблюдала за нелепой парочкой с явным одобрением.
Этого оказалось более чем достаточно, чтобы испортить Грегору аппетит. Неужели этот щенок пытается вызвать у Венеции чувство ревности?
Неожиданно распахнулась дверь из коридора, и на пороге появился Чамберс, грум Грегора.
– Прошу прощения, милорд, но на дороге в двух милях отсюда еще одна карета сползла в канаву и перевернулась.
– Господи! – воскликнула Венеция, вскочив со стула. – Кто-нибудь пострадал?
– Нет, хотя, кажется, одна из лошадей сломала ногу. Мистер Тредуэлл отправился за пассажирами, каким-то джентльменом и его дочерью.
Миссис Блум скривила губы:
– Но эти люди не могут явиться сюда. Нам самим едва хватает комнат.
Венеция слегка вздернула брови, тем самым дав Грегору понять, что боевые знамена подняты.
– Миссис Блум, – заговорила она ледяным тоном, – уверена, никто из нас не уклонится от исполнения долга человечности, потому что ни один из присутствующих не болен и не бессердечен.
Отвислые щеки миссис Блум покрылись багровыми пятнами.
– Я вовсе не предлагала поступить немилосердно, но мы должны быть реалистичными. В гостинице не такой уж большой запас еды и нет свободных кроватей. Где будут спать этот человек и его дочь?
– Я готова разделить постель с молодой леди, – сказала Венеция. – Но не представляю, где мы можем уложить джентльмена, – добавила она, бросив многозначительный взгляд на Грегора.
Грегор мудро промолчал, сосредоточив внимание на собственной тарелке. Ему было ясно, что Венеция убеждена в его отказе проявить великодушие, но Грегору это было безразлично: будь он проклят, если согласится предоставить место у себя в постели совершенно незнакомому человеку! Да и знакомому тоже. Будь это даже его родной брат, он, пожалуй, пожертвовал бы ему одеяло, чтобы прикрыть задницу, но не более того.
Он вдруг заметил, что Венеция и миссис Блум устремили на него строгие взгляды. Он вскинул брови и ответил им столь же строгим взглядом. Он и так уже делил свою комнату с Рейвенскрофтом, который, между прочим, сильно храпел. Это само по себе было достаточной жертвой, чего же еще требовать от человека?
Венеция, сверкнув глазами, произнесла:
– Итак?
Грегор положил вилку и нож.
– Вы правы, – ответил он.
Улыбка Венеции была ослепительной, и Грегор уже пожалел о том, что высказал далее:
– Что-то должно быть предпринято, причем немедленно. – Он повернулся к Рейвенскрофту: – Ну как?
Тот недоуменно моргнул:
– О чем вы?
– Готовы ли вы потесниться ради ближнего, как предлагает мисс Уэст?
Рейвенскрофт поймал взгляд Венеции и покраснел.
– Да, да! Конечно, готов!
– Вот и нашелся выход, – проговорил Грегор вкрадчиво. – Рейвенскрофт уступит свое ложе почтенному джентльмену. Хочу надеяться, что тот не храпит.
– Но где же, – спохватился Рейвенскрофт, – где же я…
Грегор протянул руку и похлопал молодого человека по плечу.
– Для вас мы устроим постель из соломы на полу. Ничего другого не придумаешь.
– Пожалуй, что так, – со вздохом согласился Рейвенскрофт.
– Вы добрый человек, – подбодрил его Грегор и тоже вздохнул: – Ах, что может быть более вдохновляющим, чем возможность оказать добрую услугу тому, кто в ней нуждается!
Венеция посмотрела на него весьма холодно и сказала:
