бессонницу ни один врач не может вылечить. Ночью ходит, а вот днем иногда прикорнет.
Вася соскочил, закрыл дверь.
— А сейчас сядь. И ешь виноград. Не для красоты он тут.
Вася отщипнул виноградинку и стал сосать, как конфетку.
А Лидия Петровна подогнула под себя ноги и уселась в кресло, как девчонка. Вася даже поперхнулся. Ему мама всегда давала подзатыльник, когда он при гостях забирался в кресло с ногами. Вот бы она на Лидию Петровну посмотрела!
Он тоже с удовольствием подогнул под себя ноги. Очень удобно!
— Приложи-ка пятак к своему синяку и держи, — сказала Лидия Петровна. — Я всегда так в детстве делала.
Вася приложил холодный пятак. Сразу не так больно стало.
— А вы что, в детстве дрались? — спросил он.
— Бывало.
— Девчонки не дерутся.
— Смотря какие девчонки. Я нюни не распускала, сама давала сдачи. А первый раз подралась… с милиционером.
— С милиционером? Ну уж! У нас дядя Гоша в бараке поругался с участковым, так ему пятнадцать суток дали.
— Пятнадцать суток не пятнадцать лет!
— Вы за драку пятнадцать лет сидели? — Вася просто обалдел.
— Да не я. Мне шесть лет было, когда я подралась. А вот родителям моим дали по пятнадцать лет, хотя они ни с кем не дрались. Но и через пятнадцать лет они не вернулись.
— А за что их посадили? — очень странно было Васе все это слышать. Неужели родители Лидии Петровны — жулики?
— А за то посадили, что порядочные люди. Отец был известным историком. И сейчас одна его книжка есть в библиотеке. Мама работала в газете. Я очень любила ходить с ней на демонстрации — первомайские, октябрьские. Она всегда шла с красным флагом впереди. А отец был затворником, вечно сидел в своем кабинете. Из кабинета его и взяли. Ночью, семнадцатого октября, раздался стук в дверь. Папа вышел, спросил: «Кто там?» Дядя Федор, дворник, ответил за дверью: «Это я, Петр Николаевич!»
Помню, мама испугалась, стала быстро одеваться. Я удивилась: чего дядю Федора бояться? Папа открыл дверь. В комнату вошло пять человек. Дядя Федор остался в коридоре. Трое были в штатском, двое в милицейской форме. Они начали рыться в папином столе, на книжных полках, выкидывать из ящиков бумаги.
— Может, он шпион был? — несмело спросил Вася. — А вы не знали.
— Скажу тебе определенно: не был!
— Тогда чего искали?
— Инквизиция, Василий, инквизиция! Она не ищет, она находит!.. Так вот, о драке. Один из тех, кто был в форме, стал рыться в мамином ридикюле. Он высыпал на стол мелочь, выбросил духи, платочек. И тут я соскочила с постели разъяренная, как волчонок, и со всего маху стукнула его кулаком по лицу. Мама прижала меня к себе и стала просить прощения. С тех пор родителей я не видела. Дворник дядя Федор, понятой при аресте, взял меня к себе. Им дали квартиру напротив нашей (тоже кого-то выселили). Я стала жить у дяди Федора, а в нашу квартиру других жильцов вселили. Они отдали сироте, то есть мне, вот эти два кресла и диван.
— А остальное где? — спросил Вася.
— У них, наверное. Хотя не знаю. За всю свою жизнь в нашу бывшую квартиру ни разу не заходила.
— А дядя Федор живой?
— Он на фронте погиб. Жена его тетя Поля умерла. Мы с Лизой, их дочкой, остались вдвоем. Лиза меня выучила. Работала портнихой, кормила, обувала, одевала. Благодаря ей институт окончила. Но в институт меня не сразу приняли, хоть и была отличницей. Дочь врага народа! Много нас было таких дочерей и сыновей. По этому поводу я написала письмо товарищу Сталину. После этого в институт меня неожиданно приняли уже в октябре. Я и думала: сам Сталин дал распоряжение — принять Лидку Бавчинскую в институт, пусть учится девка! Тогда я, разумеется, думала более возвышенным штилем. А Сталин моего письма и в глаза не видел.
— Как вы знаете?
— Чего тут знать? Инквизиторы письма не читают. А родителей моих реабилитировали в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Сообщили, что невиновны. Вот такие дела, Василий. Не пора ли тебе домой?
Домой уже давным-давно было пора.
— Надо, Василий, жить осознанной жизнью, — сказала Лидия Петровна. — Думать, мучиться.
— Я мучаюсь, — сказал Вася.
Оказывается, мысли мешают спать
Дома обстановка оказалась благоприятной. У мамы была клиентка. Пахло привычным запахом парикмахерской.
— Васька, ты? — спросила мама из кухни. — Что так долго?
— Металлолом собирали!
— Важное дело, — подала голос клиентка. — Металла в стране катастрофически не хватает.
— Васька соберет, — сказала мама не без иронии. — Выручит страну.
Васе хотелось, чтобы клиентка не уходила как можно дольше, чтоб придумала необыкновенно сложную прическу и мама бы возилась с ней до вечера.
Но Васины мечты не сбылись. Минут через двадцать кудрявая, как баран, клиентка выпорхнула из кухни. О чем-то они с мамой еще пощебетали в коридоре, и она ушла.
Вася сел за письменный стол, разложил перед собой учебники. Проверенный прием. Когда мама вошла в комнату, он не обернулся и прикрыл синяк рукой, будто облокотившись.
— С чего вдруг такой усердный? — спросила мама подозрительно. — Не пообедал — и уже за уроки.
Вася соображал, что бы ей ответить. Но тут опять повезло: пришел папа. Никаких приятных сюрпризов Вася не ожидал, но с папой как-то легче.
— Привет, Васек! — крикнул папа. «Васек» он говорил в особо хорошем расположении духа.
Васе пришлось обернуться. Тут мама и ахнула. Понятно, почему он такой усердный и сидит к ней спиной! Синячище какой!
— Господи! — прошептала мама.
Некоторое время папа с мамой рассматривали Васю.
— Ну и что? — произнес папа. — Парень он или не парень?
После папиных слов мама сразу пришла в себя.
— Кто тебя так уделал? — спросила она. — Я их завтра сама прибью!
— Не вмешивайся в мужские дела, — сказал папа.
— Никто меня не уделал, — ответил Вася. — Нельзя на уроке физкультуры с брусьев упасть?
Тут папа стал ругать Васю, что он с брусьев падает.
— Тюфяк какой-то! — сам папа тоже в детстве падал с брусьев и очень не хотел, чтоб сын повторил его судьбу.
Даже мама не стала защищать Васю. Кому хочется, чтоб сын был тюфяком?
