напряженно смотрел на нее, что она промолчала.
Только один раз Клементина покинула Джексона, и то лишь для того, чтобы разыскать Дональда Литгоу и убедиться, что никто еще не купил ту картину.
– Я должна иметь ее, – твердо заявила она. Литгоу с любопытством взглянул на Клементину и улыбнулся: – Ага. И я вижу, почему.
Клементина кивнула, пораженная и гордая эффектом, которого достиг Джексон. Картина казалась совершенно загадочной и неузнаваемой. До тех пор, пока не увидели Клементину. И тогда каждый, конечно, сразу узнал, что это ее портрет.
– Пожалуйста, мистер Литгоу, я не могу вынести, что она окажется в чьих-то руках. Вы должны понять.
– Я понимаю, понимаю. Было настоящим мучением добиться согласия Джексона расстаться с портретом, позволю заметить. Но, к несчастью, я не догадался, что существовала натура. Я уже продал картину.
– Тогда выкупите ее назад, – громко заявила Клементина. – Послушайте, я дам вам вдвое больше, чем за нее заплатили.
Нос Литгоу задергался, как всегда, когда разговор заходил о деньгах.
– Она пошла за довольно кругленькую сумму, – сказал он.
– Меня это не волнует. Я могу позволить себе переплатить.
– За нее заплатили 12 тысяч. Можете Вы дать 24?
Клементина судорожно вздохнула и выпрямилась. Деньги не имеют значения. Если она не может иметь Джексона, тогда, черт побери, у нее будет хоть этот портрет.
– Да.
– Я знал, что эта работа станет «гвоздем» выставки, но и не предполагал, что получит такое признание. Вот это сделка! Но позвольте предупредить сначала, что на месяц я оставляю все работы здесь, чтобы привлечь еще больший интерес, пока Джексон не напишет другие. Вы принимаете условие?
– Превосходно. Я пришлю чек утром.
Клементина отошла, в первый раз уверенная с тех пор, как начала зарабатывать «большие бабки», что потратила деньги на что-то действительно важное. Она снова присоединилась к Джексону, так естественно взяв его под руку, как будто несколько лет только этим и занималась. Они смеялись, разговаривали, ели, пили, а потом, как, положено балу Золушки, вечер кончился, едва успев начаться.
Джексон отвез Клементину в гостиницу. Когда они вышли из машины и остановились в свете фонаря, он попросил разрешения подняться к ней.
– Не думаю, что это нужно, Джексон.
– Ну, что ж, если ты не разрешаешь войти, скажи, когда я снова увижу тебя. – Джексон старался сохранять спокойствие, но голос его дрожал.
Клементина чуть придвинулась к нему:
– Пожалуйста, не сердитесь, – сказала она. – Я чудесно провела время. Я никогда не видела более блестящих работ. Это правда.
Джексон улыбнулся:
– Действительно?
– Бог мой, конечно, да. Я всегда знала, что ты талантлив, но даже не думала, что до такой степени. Если бы я знала раньше! Я могла бы помочь. У меня есть друзья в мире живописи. Я могла бы устроить выставку, что-то сделать для тебя.
Джексон схватил ее руку и поднес к губам. Сейчас он стоял настолько близко, что Клементина могла ощущать его запах, чувствовать тепло его тела.
– Разве ты не видишь, что происходит? – спросил он.
Она покачала головой:
– Я не хочу знать, я не могу.
– Почему?
Слезы несбывшейся мечты, крушения надежд, разочарования покатились по ее щекам.
– Слишком много причин. Но самое главное, я потеряю Меган.
Джексон пристально вглядывался в нее, как бы стараясь убедиться, что то, что она сказала, – правда, потом отступил назад, позволяя ей отойти.
– Итак, дай-ка я прикину, правильно ли я понял, – сказал он. – Если ты перестанешь притворяться, что тебе никто не нужен, и впустишь меня в свою жизнь, ты потеряешь Меган? А если ты останешься подругой чудесной, хрупкой, как фарфор, Меган, ты потеряешь меня? Верно?
Клементина кивнула, слезы сбегали по щекам, падая на платье.
Он снова рванулся вперед и крепко взял ее за подбородок. Джексон отводил голову Клементины назад до тех пор, пока их глаза не встретились.
– И ты выбираешь Меган?
Она закрыла глаза, не желая видеть горестное выражение лица Джексона. Он тряхнул ее, и она снова открыла глаза.
