елочкой, на тонкий слой желтых осенних листьев, уже начавших опадать, обнял колени руками и опустил голову, полностью отдавшись Его Величеству Случаю. А внутри разбушевался тесть, вопил диким голосом, чтобы обормот и долдон бежал и прятался.
– Сгинь… – вяло буркнул Петр.
Но Павел Васильевич не успокаивался, продолжал орать от страха. Петр угрюмо хмыкнул, подумав, ему-то чего боятся: он наверное давно сыграл в ящик? А сейчас живет в его воображении. Старик затих на мгновение, и сменив тон, принялся его уговаривать и даже льстить, божился, что больше никогда слова грубого не скажет. Петр отмахивался от надоевшего паразита, как от назойливой мухи. Бежать он никуда не собирался. Да и некуда было, кругом кранты. Но старый пенек и зануда вновь принялся неистово бушевать.
Топот ног послышался совсем близко. Петр с трудом поднял голову и увидел троих спецназовцев в касках, бронежилетах, с короткоствольными автоматами, выскочивших из кустов в пятнадцати шагах от него.
– Встать! Мать твою! – заорал один из них, мотнув стволом вверх. – Встать! Кому я сказал!!.
Запыхавшиеся бойцы остановились, настороженно наблюдая за Петром.
Разозлившись в последний раз, Петр напряг мышцы и резко вскочил на ноги, сунув руку в карман куртки за ножом со стрелами. Солдаты качнулись назад от неожиданности и один из них, не выдержав, полоснул короткой очередью. Двое его друзей замешкались на мгновение и через секунду поддержали товарища.
Петр отчетливо видел сизые злые огоньки на кончиках автоматных стволов, чувствуя, что в грудь стремительно ворвалось что-то инородное, чужое, яростно разрывая его плоть. Он понял – это пули. И сжал зубы, ожидая, когда нахлынет последняя боль. Но боли все не было и не было. Она навалилась намного позже, нестерпимая, смертельная, когда перед глазами поплыл серый туман с яркими, сверкающими, бешено крутящимися спиралями.
И он стал падать в бездну. Но почему-то не умирал, чувствовал под собой землю. И тесть куда-то пропал. Вернее бился от страха где-то далеко-далеко, откуда даже не было слышно его криков. А то, что тесть кричал, Петр не сомневался.
Ждал и ждал, когда навалится темнота, но время шло и шло, и ничего не изменялось. Хотя какие-то незначительные изменения в нем происходили. Вроде бы он был и не он вовсе, а какой-то другой Петр Сотников. Будто это не он прожил жизнь, в которой работал ликвидатором. Да и не жизнь это была, а сон какой-то. Нехороший сон.
Петр пошевелился и почувствовал, что руки и ноги его слушаются. Но не настолько как хотелось бы. «Туман откуда-то появился, черт бы его побрал, стакан с водкой в вытянутой руке не увидишь. И спецназовцы куда-то исчезли. Хренотень какая-то». Он напрягся и сел. Получилось. Схватился руками за покачнувшуюся елку и встал на ноги. Но тело не обрело былую силу. Неожиданно быстро туман стал рассеиваться. Через пять минут развиднелось совсем. Петр в одиночестве стоял на холме в смешанном лесу. Справа поднималось солнце, едва просвечивающее сквозь плотные облака.
«Что за чертовщина такая? Солнце вроде вот, а не понятно где. Куда топать, не знаю. Придется идти как Ивану Сусанину по всему лесу, пока на тропку не выйду. Вот проклятье! Наверное упал и башкой о камень… А все остальное привиделось. Но грудь побаливает. Если стреляют во сне, то ощущение боли быстро проходит, стоит лишь проснуться. Точно. Наверное сначала потерял сознание, а потом вздремнул. Не иначе как леший, подлюка, забавляется! Больше не на кого и думать-то. Ну попадись мне!.. Я тебе шишек-то на голове наставлю! Будешь у меня рогатым!»
– Павел Васильевич – живой еще? – Петр сам удивился, что впервые назвал тестя по имени.
– Давай, топай своей дорогой, – услышал он внутри испуганный голос тестя: – И не трожь меня, охломон несчастный.
– А почему же я несчастный? – ухмыльнулся Петр.
– Потом увидишь, – продолжая трястись от страха, непонятно сказал тесть.
– Нет, – обиделся Петр: – Ты мне все-таки объясни!..
Но тесть замолчал и куда-то исчез. По крайней мере Петр его не чувствовал явственно, так как раньше.
– Спрятался, старый пенек, – злорадно хмыкнул Петр и медленно побрел вниз, стараясь идти по прямой, чтобы мутное пятно солнца оставалось справа.
– Расскажи хоть, что со мной стряслось? – попросил он своего сожителя. Но тот упорно молчал и, как показалось Петру, свернулся где-то в его глубине калачиком, решив уйти в медвежью спячку.
– Трус ты, – презрительно буркнул Петр, почуяв, что Павел Васильевич чуть-чуть дернулся, но не взвился, как это делал раньше, если его оскорбляли.
– Ну и черт с тобой, – махнул рукой Петр, расслышав за деревьями далекое рычание дизельных автомобилей. Он понял, что там была дорога.
И только сейчас почувствовал, что его затылок сверлит взглядом какая-то зараза. Он оглянулся, но сзади никого не было.
«Вот ведь пакость! Если поймаю, укушу за самое сокровенное, – пообещал Петр. – Тогда узнаешь, как пялиться на меня со спины», – и неожиданно почуял, что силы стали восстанавливаться. Однако это его почему-то не обрадовало, хотя идти стало легче. А до этого казалось, что попал во что-то плотное и прорывается словно сквозь воду.
Через полчаса Петр вышел к широкой автомагистрали и сразу понял – это окружная дорога вокруг города. Он свернул налево и пятнадцать минут спустя вышел на проселочную дорогу, за кюветом которой оставил своего «Жигуля».
Машину нашел быстро, но что-то в ней было не так. Петр обошел ее вокруг и удивился: каким образом вокруг «копейки» так быстро выросла трава, доходившая ему до колена? На дворе уже давно осень, а трава будто об этом не знает. Заглянул под днище. Там тоже все заросло. А вьюны зацепились отростками за карданный вал, за выхлопную трубу, за задний мост. Что-то было не так. Казалось, что машина здесь стоит не несколько часов, а несколько месяцев. Но краска на «копейке» не потускнела, а наоборот, вроде стала более свежей.
Петр открыл ключом дверь и уселся на водительское сиденье. Немного выждал и вставив ключ в замок зажигания, крутнул его. Двигатель запустился сразу, как новенький. И шумел тише, чем раньше.
«А может мне это только кажется», – недоуменно подумал Петр и заглушив двигатель, быстро пошел к особняку, который сжег ночью. Подкрадывался прячась за кусты, стараясь не шуметь. Нашел бугорок и заглянул через забор. Вот тут Петру стало немного не по себе. Вилла была совершенно целая, без черных опалин. Во дворе, под особняком, два бульдога играли с подростком лет двенадцати. Больше он никого не заметил.
«Неправильно все это», – раздраженно подумал Петр, выходя на асфальт проселочной дороги и не таясь пошел к «копейке». – «Что-то не так», – билась у него мысль в голове.
Неожиданно откликнулся из своего далека тесть:
– То-то еще будет, голубок.
– Пошел к черту! – с расстановкой прорычал Петр. Но тесть не возмутился, хитро усмехнулся и вновь завалился в спячку.
Едва вырвал машину из зарослей травы. Пришлось подрезать стебли под днищем. Домой ехал с неохотой. Вспомнил, что ночью придется избавляться от трупа второго домушника. Решил, отвезти убитого на городскую свалку, как делал раньше, и прикопать. Думал, что со старым покончил навсегда, так нет, заразы, нащупали, влезли, заставили шевелиться. Кто же это все сварганил?
Петр старался переключится на что-нибудь иное, чувствуя, что заводиться и свирепеет, но не от того, что его кто-то использовал, а от того, что не понимает происходящего с ним и от этого в глубине сознания зашевелился давно забытый страх, никогда раньше, если не считать детства, им не испытанный. Нет. Он боялся, конечно, но не за себя, не за свою шкуру, боялся сорвать, не выполнить задание.
А в детстве бывало накатывал ужас, когда оставался один в маленькой темной кладовке, куда его впихивал озверевший пьяный отец, после хорошей порки, не знай за что. И вот сейчас внутри зашевелилось что-то похожее на детские страхи.
Петр зло тряхнул головой и сосредоточился на дороге: днем машин было невпроворот, и все куда-то
