– Дублер директора завода, – услышал Изя за спиной.
В этих словах не было насмешки.
А Изя усмехнулся.
Дублеру директора завода вчера исполнилось двадцать четыре года.
Отец вновь отложил журнал.
– Ну, как там у вас, ребята? – спросил он. – Белые держатся?
– Белым кранты, – сказал Никон.
Бравик дожимал его. Бравик ввел ладью на е2.
– Все, – негромко сказал Никон и положил своего короля на доску. – Сдаюсь.
– Не слышу, – сказал Бравик.
– Сдаюсь!
– Папа, я выиграл, – сказал Бравик и протянул Никону руку.
Никон пожал его руку и сказал:
– Что у нас получилось? Испанская партия?
– Да, – кивнул Бравик. – Испанская партия.
Никон взял сигарету и поудобнее устроился в кресле.
– Слушай анекдот… – сказал он.
– Ребята, а налейте и мне коньячку, – попросил отец.
Вадя, январь 97-го
'НАШ ЧЕЛОВЕК В ГОРАХ'
…Когда мне плохо, я работаю… Когда у меня неприятности, когда у меня хандра, когда мне скучно жить – я сажусь работать. Наверное, существуют другие рецепты, но я их не знаю. Или они мне не помогают…
Аркадий и Борис Стругацкие
'За миллиард лет до конца света' Выходя из подъезда, Тёма пропустил Худого и прикрыл за собой дверь.
– И залпы башенных орудий в последний путь проводят нас, – сказал Худой и утешающе похлопал Тёму по плечу.
Они постояли. Тёма поправил шарф. Худой закурил.
– Ты извини, – сказал Худой. – И перед ним потом извинись… Зря я…
– Да ладно, – мрачно сказал Тёма. – Он привык.
– Мы же ему не заплатили… – спохватился Худой.
– Да ладно, – повторил Тёма.
– Ладно – у попа в штанах, – укоризненно сказал Худой. – Вернемся, надо заплатить…
– За что ты заплатишь, господи?.. Не возьмет он. Не берет он за такие разговоры.
– Сознательное в бессознательном… – Худой поднял воротник куртки. – Бессознательное в сознательном… Бред.
'Я хотел как лучше', – подумал Тёма и сказал:
– Не нужен тебе психоаналитик, это точно.
– Куда уж точнее, – согласился Худой. – Что я – дикий?
'Знаю я, что тебе нужно, – подумал Тёма. – Только бы ты не скис'.
– Ты извини, Тём. Время на меня убил. Дунешь?
– Не… – Тёма принюхался к дыму сигареты. – Я по другой части. Я другое поколение.
– Ну да, – кивнул Худой. – Вы – пьющее поколение.
– Мы – героическое поколение, – назидательно сказал Тёма.
Он уже нес что ни попадя, ему было все равно что говорить.
– Куда тебя отвезти?
– Я пройдусь, – сказал Худой.
– Вадик…
– Что, Тёма, дорогой?
– Вадя, ты тертый… Ты умный…
– Тёма, прекрати, – твердо сказал Худой. – Пока, брат. Я пройдусь.
Он бросил в урну окурок, пожал Тёме руку и пошел через дворик.
Тёма смотрел, как Худой идет мимо детской площадки, как горбится от мороза в своей короткой куртке, и думал: 'Ну да – он тертый и умный… Сеня Пряжников не глупее был… Помогло это Сене? Дела – говно…' Он постоял минуту возле подъезда, пробормотал 'вот, черт!' и шагнул к машине.
Едва он повернул ключ зажигания, затилиликал телефон.
– Да! – раздраженно сказал он.
– Что 'да'? – спросил Никоненко. – Что 'да'? Ты водил его?
– Ну, водил… На кой черт я только его водил…
– И что?
– Он посидел там… немного. Он не захотел разговаривать!
– Как не захотел? С кем?
– С психоаналитиком.
– С каким психоаналитиком? – брезгливо спросил Никоненко. – Что за чушь? Слушай, ты чем там занимаешься? Ты его к Валере водил?
– К Валере? Ах, да… – спохватился Тёма. – Водил… Да. Утром. Делали компьютерную томографию… Я правильно говорю – компьютерную, да?
– Да, правильно. И что?
– А что я в этом понимаю? Лера сказал, что позвонит тебе.
– Ни черта от вас от всех полезного, – злобно сказал Никоненко. – Сам сейчас Лере позвоню… Занимаетесь какой-то херней…
– Иди ты в жопу, – с душой сказал Тёма.
– Сам иди в жопу, – сказал Никоненко и положил трубку.
Вадик действительно очень хотел пройтись. Сегодня с утра у него не болела голова, сегодня отчего-то отпустило. И не двоилось в глазах. Иногда его пошатывало, но с этим он научился справляться – нужно было дунуть, и головокружение прекращалось. Ненадолго.
Он уже стал было сживаться с головной болью, знал, когда принять таблетку, когда погодить, когда дунуть, когда – просто полежать в темной комнате. Вот только беда, что головная боль усиливалась понемногу с каждой неделей. И вечером еще наваливался страх. Но сегодня-то было грех жаловаться. Сегодня был хороший день.
Он шел по Русаковке к метро. День был морозный, искрящийся такой денек, пуржило, поземка полировала снежком серые полоски трамвайных рельсов.
Вадик вспомнил, что вечером на Нагорной включают свет, и взбодрился.
'Ну конечно, как забоюсь, так возьму доску и поеду на Нагорную… Ух ты!.. А чего на Нагорную?… Надо же к Сане поехать… Саня мне свет включит…' Тут он малодушно подумал – а как же он станет возвращаться потом, после катания, на ночь глядя, во Фрязино?
'У Сани и переночую… Верно…' Он представил себе квартиру Саши Берга в Крылатском, самого Сашу.
'Даже можно будет выпить с ним немного… А уж страшно-то наверняка не будет, тепло у Саши, спокойно… Был бы дома…' Он сразу стал искать глазами автомат, засуетился, увидел, быстро подошел и сунул в щель карточку.
