– Какого дьявола ты мне навязываешься?!
– Мне некуда идти, – Эмми опустила голову. – Некуда, совершенно некуда, – тихо добавила она.
Дэвид продолжил разговор довольно мирно:
– У тебя ведь есть место. Почему бы тебе там не остаться?
– Потому, что я сама выбираю себе место, даже если его у меня и нет!
С этими словами Эмми встала и нахлобучила на голову свое сомбреро. Затем она вытащила из палатки свой забрызганный макинтош.
– Я хотела бы заплатить вам за ночлег! – девушка сердито схватила свой розовый чемоданчик.
Дэвид сидел, оперев голову на руки, глядя на потухшие угольки и перебирая пальцами свои курчавые волосы.
Эмми напряженно ждала ответа:
– Ну, так как?!
– Я одинок! – послышалось в ответ.
Розовый чемодан мягко шлепнулся в заросли медуницы:
– И ты еще пытался прогнать меня…
Палатка была сложена и поместилась в старый армейский мешок времен Первой империалистической войны, со всем остальным имуществом Дэвида.
Эмми с облегчением вздохнула, когда он взгромоздил рюкзак на свои узкие плечи.
– Мне кажется, ты умеешь работать не только языком, – думая о чем-то своем, заговорил Шредер, и вышел на грунтовую дорогу. – Да, Эмми, в куске хлеба ты никогда не будешь нуждаться! Это ж так ловко упаковать мой вещмешок! – Дэвид восхищенно щелкнул языком.
Эмми, польщенная похвалой, весело защебетала:
– Ну, если о хлебе речь, – в данный момент я бы от него не отказалась! Если мы собираемся раздобыть себе еду, я могу кое-что предложить, – и она хитро подмигнула. – Я ведь могу заложить щетку для волос, которую украла у Гроули. И мы могли бы поставить потом эти деньги на лошадь.
– В принципе ты могла бы ее заложить, – немного подумав, ответил Дэвид, – если бы нам удалось найти ломбард в центре Чешира. А я сделаю несколько набросков лошадей, и, может быть, продам их, а вечером я буду рисовать портреты в пабе. Хорошее дело – быть художником в этих счастливых краях!
Они обсуждали все это, шагая по прекрасным цветущим полям, Дэвид, с оттягивающим плечи вещмешком, а Эмми, помахивая своим розовым чемоданчиком.
– Я внимательно тебя рассмотрела сегодня утром, – заговорила девушка, время от времени забегая вперед. – Так вот, на твоих костях ничего нет, кроме кожи. Тебе нужен кто-то, кто бы следил за твоим питанием.
– Я питаюсь нормально, когда есть чем питаться, – беззлобно пробурчал Дэвид. – И не надо обо мне заботиться. Я могу сам о себе позаботиться.
Увидев, что Эмми сразу как-то вся поникла, Дэвид вдруг предложил ей:
– Лучше давай споем!
– Я не знаю никаких светских гимнов, – Эмми очень оживилась. – Знаю песню «Хватит, миссис Мурт» Идет?
– Нет, под нее плохо маршировать. Давай лучше «Я – бродяга»!
– О'кей! Начинай!
Дэвид запел во все горло:
Эмми присоединилась к припеву и научила Дэвида тем словам, которых он не знал. Их пение далеко разносилось по окрестности.
За поворотом дороги показались черно-белые домики и пруд.
Возле одного дома Эмми увидела скамейку. Уставшая, она присела на нее. Когда она оглянулась, то увидела стоящую на пороге молодую хозяйку.
Стараясь задобрить хозяйку и понравиться ей, Эмми поспешно заговорила ласковым голосом:
– Я думаю, вы не будете возражать, если мы немного передохнем здесь. Мы направляемся в Биркенхэд, ботинки моего мужа почти развалились, а там нас ждет работа, благодарение Господу…
Дэвид отупело смотрел на нее, а женщина смотрела на исхудалое лицо Дэвида и его измученные глаза. Эмми уловила ее взгляд.
– Садись, дорогой! Отдохни, пока есть возможность. И так тяжело идти на пустой желудок, – Эмми похлопала по скамейке рядом с собой.
Женщина ушла, но вскоре вернулась и поставила перед ними тарелки с хлебом и говядиной и горячий чай.
Поев, Эмми собрала посуду и поставила ее у дверей дома.
– Благослови вас Бог, – сказала она, – и вашего малыша, когда он появится на свет.
