– Верую, – кисло усмехнулся Кириллович, – Ибо абсурдно. Вряд ли нормальный человек успел бы натворить столько глупостей за такой короткий период.
«И ты не всё знаешь. Натворить я успел гораздо больше.»
– А ещё… полагаю, кто-то другой на твоём месте давно был бы покойником.
– Просто мне везло.
Он качнул головой:
– Денис, с мозгами у тебя, правда, нелады… Здоровый мужик, а рассуждаешь как подросток. Ты ОЧЕНЬ хорошо стреляешь. И ОЧЕНЬ быстро соображаешь. Но по-моему только в экстремальной ситуации.
Я растерянно моргнул.
Для меня самого всё казалось обыкновенным. Мне угрожают, я защищаюсь… Как умею. И что тут удивительного?
– Амнезия, угу… – кивнул Кириллович, – Я не спец, но кое-что слыхал. Понимаешь, так бывает. У человека отшибает память. Но какие-то, самые важные навыки сохраняются.
– Самые важные?
– Да. Художники не расстаются с кистью. Водители крутят «баранку». А ты… ты знаешь, как убивать. И самому оставаться в живых, – он вздохнул, – Полезное умение по нынешним временам. Жаль, что ничего другого не осталось.
– Я, что, впавший в детство киллер-недоумок?
– Ну, почему в детство? – улыбнулся он, – Вполне созревший юноша.
– И перезревший, – сплюнул я. Со злостью швырнул в костёр крупную еловую шишку.
– Всё не так плохо, Денис. Ты ведь и Гамлета помнишь.
– Ту би, ор нот… Тьфу! И как ты думаешь, это надолго?
– Гамлет?
– Амнезия.
– Я не медик. Но по моему, это лечат. В привычной обстановке, с друзьями и близкими, люди восстанавливаются…
– Угу. Спасибо за совет. Теперь бы понять, какая обстановка для меня привычная. И где эти хреновы друзья.
Кириллович веточкой пошевелил угли. Уже без тени улыбки ответил:
– Всё зависит от того, кем ты был раньше.
Я убил комара, поёжился, накинул досохшую куртку.
Замкнутый круг выходит… И слишком мало деталей в «пазле».
Активизируем логику. Пусть я неплохо владею оружием. Умею выкручиваться, когда прижмёт…
Кто я, спецназовец?
Допустим.
Хотя габариты у меня не особо внушительные. Важно это для спецназа? Не помню.
Чем я занимался раньше?
Закрыл глаза. И сама собой всплыла из памяти физиономия Виталика. Гореть ему в аду!
Ух. Только не это… Всё моё нутро против! Я точно не был на их стороне. Не служил в полиции или «обороне»!
Значит… Стоп, не торопиться с выводами.
Судя по шмоткам, в которых очнулся – бродягой я тоже не был. И вероятно, не такую уж скудную вёл жизнь. Сто баксов на карманные расходы…
Кто же я?
Точно не американец. Я здешний…
Как я оказался там, у опушки? Кто или что меня туда загнало?
Никаких подсказок.
Только странные слова-миражи «Подполье», «Сопротивление»… Я знаю об этом так мало. Может старику известно больше?
– Кириллович, – осторожно начал, – Наверное, ты кое в чём прав…
– Я всегда прав, Денис, – широко зевнул он, – Особенно с утра… Давай отдыхать. Утро вечера мудренее.
Глава 14
Холод. Ночь.
Тихо в городе. Пусто кругом… Глазницы домов – мёртвые, слепые.
Ни один листок не шелохнётся на деревьях, ни одна ветка – будто они вырезаны из камня.
Я иду посреди улицы. Миную тени деревьев, пролёгшие поперёк тротуаров. Нельзя их касаться. Они – плотные, густые, как смола. Островки непроглядной черноты.
Я знаю, тьма – коварная штука. Угодишь и уже не спасёшься. Как трясина, как пропасть – оттуда нет возврата…
Иду, ускоряя шаг. Впереди, над крышами маячит светлая полоса. Там начинается утро. И я обязательно его увижу. Если отыщу тропинку среди теней…
Вот широкая площадь, озарённая мертвенным лунным диском. Проскочить её и за серым кварталом покажется красный горизонт.
Осталось немного!
Сердце бьётся чаще.
Я всматриваюсь и разбираю надпись на здании: «БОЛХОВ». Это вокзал. Только поезда отсюда давно не ходят. Жадная пустота глотает звуки моих шагов. Никого кругом – лишь я и она.
Сворачиваю за угол. Тороплюсь. И неосторожно цепляю густую тень. Вязкая чернота тянется за моими подошвами. Я чувствую холодное прикосновение!
Бегу, задыхаясь. Один квартал, другой…
Почему сумерки не становятся светлее?
Я оборачиваюсь.
Длинный силуэт пролег на целый километр. Моя тень. Огромная, жуткая, – словно впитавшая всю тьму по дороге, всю разлитую по городу ночь…
Красный лучик выглядывает из-за крыши. Тянусь к нему и он гаснет. Будто мои пальцы сотканы из мрака. Черными языками ночь вросла в мою кожу.
Тьма – живая. Она смеётся. Сотнями глаз таращится через прорези масок:
«Ты с нами, Денис? Ты с нами!»
Затыкаю уши. И вдруг, среди неумолчного бормотания, разбираю ещё один голос:
–
Вздрагиваю. Оглядываюсь. Никого кругом. Только я и пустота…
Сердце бешено колотится. Комок подкатывает к горлу.
Я выхватываю нож. И начинаю срезать с себя тьму. Как холодную чешую – вместе с кожей. С красными ошмётками плоти. Открытыми ранами горят на запястье цифры:
– Я иду… – сквозь боль и страх, сквозь чёрный водоворот, – Я иду, мама!
Кто-то касается моего плеча. Совсем легонько, будто с опаской.
– Эй…
Я открыл глаза. И увидел тревожную физиономию Кирилловича.
– Денис, тебе плохо?
Я вздохнул. Опустил веки. Красная тьма ещё клубилась перед глазами. А голос – такой родной и знакомый – уже растаял. И почти стёрся из памяти… Обидно.
– Эй!
– Всё в порядке.
– Ты стонал во сне…
– Фигня, – пробормотал я. Сел на жёсткой «постели», торопливо задрал рукав куртки.
Ну, да… Чистая кожа. Никаких ран и цифр на запястье. Лишь красные точки комариных укусов…
