— Я не ропщу… — сказал Адам. — Что случилось, то случилось.
— Еще бы… — сказала она с презрением. — Но все-таки… не чрезмерно ли? Надо ли за такой маленький проступок наказывать так свирепо?
Адам молча стискивал кулаки. Роптать на Всевышнего не посмел… помня свои мысли о Его великой правоте, но горячее сочувствие Лилит вызвало новую волну гнева.
На сердце было тяжко. Светло и чисто о Творце думать не удавалось. Лилит участливо гладила его по голове… плечам. Тоска чуть отступила… хотя камень на душе оставался все таким же тяжелым.
Они провели ночь там же в горах среди камней. Багровый свет поднимался к небу, никто из зверей не смел приблизиться к этому месту, а земля там раскалилась и потрескивала.
Заснули только под утро, не выпуская друг друга из объятий, а на рассвете Лилит сказала Адаму:
— Не рви свое сердце! Я позабочусь о них. Они… хоть и невидимы… и… похоже… больше уже не вырастут… но смогут жить среди этих лесов и гор. Кто-то уйдет в пещеры… и твои потомки будут со страхом говорить о неведомом малом народце… что живет в горах и владеет сокровищами. А твои дети будут жить счастливо своим миром… и не надо им никакого Всевышнего…
— Перестань… — Он вскочил и в страхе попятился. — Не говорит так о Нем!
— Почему? — удивилась она. — Раньше ты был смелее.
Он огрызнулся:
— Я и сейчас не трус! Но я понимаю, что Он даже вопреки нам делает добро нам же! Он делает то, что нужно делать, а я… лишь то, что хочется.
Она сказала удивленно:
— Но ты же свободен! Вот и должен делать то, что хочется.
Он помотал головой.
— Нет, Лилит, нет. Мужчина, если он мужчина, должен делать то, что нужно. А то, что хочется, делает всего лишь самец.
Она засмеялась.
— Разве ты не самец? Ого, еще какой! Ты меня замучил, а еще я снова понесла от тебя…
Он проговорил со слабой улыбкой:
— Каждый мужчина — самец, но редкий самец — мужчина.
Ева ждала его всю ночь, Адам очень редко задерживался на охоте до утра, но всякий раз возвращался с богатой добычей. Сегодня он вошел в дом непривычно тяжело, сел возле очага, горбясь и сильно сутулясь. Голову опустил, волосы упали на лоб и закрыли щеки. Она не могла рассмотреть лицо мужа, и сердце ее болезненно сжалось.
— Адам…
Он покачал головой, не поднимая лица.
— Я оставил оленя во дворе. Из-за рогов взял… Ты любишь такие красивые и роскошные. На стену повесим.
— Адам, с тобой что-то случилось?
Он ответил вяло:
— Все в порядке, Ева.
— Адам, тебе плохо?
— Да, — ответил он глухо. — Очень.
— Дать отвар из листьев зеленушки? Он снимает боль! Я ушибла ногу, мне помогло. И когда живот болел, помнишь, я плохих грибов переела?..
— Мою не снимет, — ответил он так же глухо.
— Да что с тобой?
— Заныла старая рана, — ответил он странным голосом. — И я счастлив… Ева, успокойся. Все пройдет. Все пройдет…
Она спросила с удивлением:
— Ты как будто не рад, что все пройдет?
Он вздохнул.
— Ладно, делай отвар. Зеленушки или как ее…
— А ты ляг отдохни, хорошо?
— Хорошо, Ева. Хорошо. Не обращай на меня внимания.
На другой день Адам по своему обыкновению мчался по каменистой прокаленной степи, догнал стадо оленей, но пожалел зверей, а себе объяснил, что все худые какие-то, свернул в горы, там прыгал по скалам, высматривал горных козлов, но тоже браковал: то рога недостаточно красивые, то староват, а это значит — мясо не угрызешь, то мелковат…
Ангел возник перед ним сразу, Адам не успел и понять, в какой момент: только что там была пустая каменистая дорога, а в следующий момент там уже стоит блещущий небесным огнем ангел.
— Меня зовут Азазель, — сказал он. — Адам, ты знаешь, что Господь поставил охранять Эдем архангела Уриила с огненным мечом?
— Нет, — ответил Адам настороженно.
— Это для того, чтобы воспрепятствовать туда твоему возвращению!
Адам нахмурился, долго думал, что-то не сходится в словах ангела, наконец сказал задумчиво:
— Я полагал, что сад Эдема уничтожен.
— Для тебя — да, — сказал Азазель. — Но Господь намерен там помещать праведников после их смерти.
Адам пожал плечами.
— Ну и что?
Он видел, что ангела раздражает его спокойствие, его независимость, словно Азазель ожидал, будто Адам упадет на колени, потрясенный его величием и тем, что сам ангел снизошел до общения с ним, простым смертным.
— Мы можем помочь тебе, — произнес Азазель значительно.
Адам встрепенулся.
— Кто?
— Ангелы, — пояснил Азазель.
Адам с недоверием смотрел, как приосанился Азазель, гордый и очень довольный, что может такое говорить и, возможно, делать, поинтересовался:
— В чем можете помочь?
— Вернуться в сад Эдема, — сказал Азазель торжественно.
Сердце Адама застучало громче.
— Как? — спросил он поневоле с горячностью. — Кто может помочь?
— Мы, — ответил Азазель, — часть ангелов, кто по-иному понимает слова и стремления Творца. Мы не спорим с ним, как может показаться, мы просто точнее понимаем его замысел…
Адам спросил с иронией:
— Даже точнее, чем он сам?
Азазель кивнул.
— Ты угадал. Мы же — его мысли, его желания! Мы знаем, что он чувствует и что он хочет. Ты был изгнан несправедливо, Адам. Это понимает даже Уриил, охраняющий ворота Эдема. Если ты захочешь вернуться, он отведет огненный меч в сторону, и ты войдешь.
Сердце Адама стучало все громче, затем он вздрогнул, прошептал:
— Я? А Ева?
Азазель сказал успокаивающе:
— И она тоже.
Адам спросил, задыхаясь от волнения:
— А Творец? Что Творец?
— У него много дел, — пояснил Азазель. — Он просто и не заметит. А когда заметит, ты уже будешь в саду. Второй раз выгонять никто тебя не станет. Да ты и сам чувствуешь, что не выгонит.
