все равно, вероятно, не минует меня. Вот тогда и будем смотреть.
– К сожалению, господин пилигрим прав. Я, конечно, не разделяю его… прямолинейность, и сюда я пришел совсем не затем, чтобы омрачать твой сегодняшний триумф. А даже совсем наоборот. Но раз разговор зашел в это русло, должен с прискорбием подтвердить, что на триумфальных играх послезавтра у тебя – и даже более чем у других – нет шансов выжить. Взять, например, дракона, это исчадие ада…
– А самого дьявола вы, случаем, не пригласили? – поинтересовался Лука.
– Думаю, из-за того, что приглашен заместитель, никому легче не будет, – снова вмешался пилигрим. – Никому из тех, кто выходит на арену на триумфальных играх, обратной дороги нет. Все попадают в ад, а тела – в Конвертер. Если только…
– Что если только? – раздраженно спросил Лука. – Выкладывайте, раз начали. Что там еще?
– Да нет, ничего. Я хотел сказать, если только на арене не окажется сам Хозяин. Но такого еще не случалось, так что приношу свои соболезнования. Хотя, должен сказать, такого везучего человека, как вы, встречать мне еще не приходилось. Но этого, к сожалению, мало.
– А я продолжаю настаивать на том, что раньше времени лучше не думать о неизбежном. И чтобы скрасить… нет, чтобы подчеркнуть то, что надо жить нынешним мгновением, я пришел с подарком.
– Да, нам пора, – поднялся пилигрим и добавил, выходя: – Думаю, подарок господина Георгия придется по вкусу.
Хозяин выглянул вслед за ним, протянул руку и втянул в камеру Лайму.
– Это твоя подружка, как мне сообщили. Думаю, вам будет чем заняться.
Все вышли, и дверь захлопнулась. Лука и Лайма остались вдвоем. За дверью слышались удаляющиеся шаги и хихиканье хозяина. Потом все стихло.
Глава 34
У Лаймы был жених. О нем она рассказала Луке, глядя сквозь темное зарешеченное окно, в уголке которого виднелось несколько звезд, вонзившихся в глубь неба. Она думала, что это хорошие слова: в глубь…
Она и сама, лежа поверх одеяла на постели Луки, уходила вглубь с этой лежанки, из камеры, от слушателя, во внешнюю глубину, бродя взором вдали от своего тела, там, куда уже не вернешься, куда не дотянешься руками. Тот мир не тронешь пальцами, его видит только душа. А внутри, в ней самой, с тех пор, как ушел в неизвестное ее жених, развернулась другая глубь, мрачная, жутко темная. В эту злую тьму она заглядывала лишь тогда, когда становилось совсем уж плохо и от горя болела шея, словно голову отрубили. Приходилось глядеть в пустоту, во мрак, в страшный мрак души, оставленной ради мужской чести, смотреть, пока не сморит сон.
В эту ночь в одиночной камере им ничего не оставалось, как говорить о себе. Лука, оседлав стул, уступил ей постель. То, ради чего ее привели, они не собирались делать, да и не смели. Хотя Лайма, готовая сражаться ради чести до конца, в тот момент, когда увидела, в чьей камере оказалась и к кому ее привели, ослабела и обмякла, как тряпичная кукла. Она сама не понимала, почему так растерялась перед этим низкорослым уродом, которого сама спасла от смерти лишь в минуту слабости, идя на поводу собственной жалости…
– Вот ты мне скажи, Лука, – говорила она, закинув руку за голову и смотря на него своим загадочным взором, – скажи, ты же мужчина, хоть и каменщик, так скажи мне, почему, имея невесту, мужчина может забыть ее ради каких-то своих принципов? Я его уже не помню, я его забыла, а как подумаю, что это было в самом деле, так кажется, что меня потрошат, кишки через рот тянут… кровь застывает, страшно, жутко, непонятно все…
Все случилось еще до прихода Бешеного Юра, сплотившего лесных ради великой цели: победы над людьми. Те всегда, пользуясь разобщенностью лесных, устраивали погромы, нападали без счета, уводили в рабство, пленили для отправки в Конвертер тысячи тысяч пленников. Тело человека и тело зверя дает больше всего протоплазмы; отдающий в жертву пленника получает много вкусной еды, напитков и нужных вещей. Подземные боги следят за нуждами землян и дают необходимое. Но за это надо платить. Римляне, рыцари и прочие каменщики, натравливая одни племена на другие, имели большую прибыль и жили в большем довольстве, чем все остальные.
А лесные дрались друг с другом, вместо того чтобы воевать с извечным врагом.
– Но что случилось с твоим женихом? – спрашивал Лука.
Жених Лаймы, Ничо, был великим воином, лучшим в их племени. Молодые часто устраивали набеги на своих привычных врагов – луперков. Однажды Ничо схватился с оборотнем, они оказались равной силы. Схватка затянулась, и когда подошли люди-леопарды, Ничо не дал убить врага. Когда же сам Ничо был застигнут врасплох луперками, его бывший противник не позволил своим убить соперника. Мужество превозмогло извечную вражду, оба поклялись никогда не нападать друг на друга. А чтобы случайность не вмешалась в их планы, Ничо ушел из племени. Так мужская доблесть потребовала жертвы, и самой большой жертвой стала она, Лайма.
– Любовь насылается властью неба, а расплачивается за нее сам человек – тревогами, болью, утратами и смертью. Может быть, это достаточная цена за любовь? – спрашивала Лайма и закрывала глаза, чтобы не видеть ни камеры, ни сочувствия в глазах Луки, она видела лишь бросившего ее воина, уходящего прочь по дорогам беды, неприкаянную душу, святого, злодея, пленника и злого духа… – Мы с тобой умрем послезавтра, – говорила она. – Жаль, что я не увижу гибели этого презренного города. Бешеный Юр обязательно закончит то, что начали каменщики. Сотни лет после Великой Смуты побеждали каменщики, сделав наши тела источником своего благосостояния. Они возродили христианство на новом витке, чтобы сделать его опорой своей власти. Они уничтожили всю древнюю литературу, искоренили постулаты науки, создали культуру невежества и угнетения. Римский император стал первосвященником, но именно он больше всего боится возвращения Хозяина, когда-то предрекшего свое новое появление.
– Я устал, – вторил ей Лука. – Я устал видеть все это безумие, которое взвихривается вокруг, словно смерч в степи. Неужели кто-то всерьез может считать нас чем-то иным, нежели просто жертвой? Нас используют в качестве наживки, чтобы поймать более крупную дичь.
– Ты не прав, – возражала ему Лайма. – Невежество власть имущих более значительно, чем у простого подданного. Власть отрывается не только от народа, но и от реальности. Кто может указать папе- императору на его ошибку, если он изначально непогрешим? Возможно, их внимание чем-то привлечено. И мне кажется, кое в чем они не так уж ошибаются. А кто знает, может быть, ты и есть тот, кто должен прийти, – сказала она и, повернувшись на бок, улыбнулась ему.
– Ты смеешься надо мной, – с горечью сказал Лука. – Какой из меня Хозяин? Разве тянет на мессию тот, кто с детства боялся собственной тени?
– Я не замечала, чтобы ты чего-нибудь или кого-нибудь боялся. Теперь, когда мы все равно стоим на последнем пороге, я могу сказать, что не встречала более смелого воина, чем ты. Ты напрасно клевещешь на себя.
Наступило долгое молчание. Слышны были осторожные шаги стражника в коридоре, потом его кашель. Откуда-то издалека слабо, но ясно доносилась музыка – веселая и беззаботная.
Лука, пошевелившись, скрипнул стулом.
– А что это за дракон, о котором распинался этот сморчок, хозяин школы?
– Не знаю, только думаю, ничего хорошего они нам не приготовили.
– Нам? – удивился Лука.
– Конечно. Ведь мы все выйдем послезавтра на арену. Ты, я, Лок. А еще все наши, оставшиеся в живых после битвы с рыцарями. Рыцари гонят пленных для триумфальных игр. Так что мы встретимся на арене и с эльфом Сэмом, и с епископом-волхвом Салемом, и с гоблином Метафием… если только они уже не погибли и не переработаны в подарки на ближайшем Конвертере.
– Я не хочу биться на потеху равнодушным. Мне страшно…
Глава 35
Тронный зал дворца папы-императора Бастиана назывался Залом Мудрости. Огромное помещение уходило ввысь обширным куполом еще старой постройки. Собственно, все большие здания были построены так давно, что память не сохранила даты. А написанное, все книги с планами и чертежами, с рвением уничтожалось в эпоху разорения Смутного времени.
Но сохранились росписи, тайна красок которых была утеряна вместе с прочими достижениями предков:
