Санкция на жизнь

заперта…

– Вот те на! – хмыкнул он.

– Не ходи туда, Нужный, – внезапно забормотал Поребрик, съежившись и отползая к противоположной стене. – Не надо, не ходи… Я раньше не верил, што он извращенец и шадюга… Думал, зря швистят стукари да приукрашивают! Ан нет! Он монштр, Нужный! Монштр…

Последнее слово как-то даже забавно прозвучало в устах Поребрика.

– Монштр… – повторил здоровяк, шамкая отбитыми губами.

Действительно, забавное звучание.

И от этого – еще более жуткое…

– Ты о начальнике лагеря? – негромко спросил Стас, с опаской косясь на изгиб коридора, уходящий в полумрак. – О куме?

– Да-да, – быстро закивал Поребрик. Стас с ужасом отметил, что разбитый подбородок у того трясется, словно красно-бурое желе. – Он монштр… у него же там дети…

– Дети?! – У Стаса глаза полезли на лоб. – Господи боже… Но откуда на «Хароне-зеро»… дети?

Поребрик снова страшно заулыбался своим щербатым ртом. На деснах у него выступила розовая пена.

– Ты не понял, Нужный… – прошептал здоровяк. – Он не пытает детей…

Стас обескураженно уставился на Поребрика, не зная, что сказать.

А тот, помолчав немного, еще тише произнес:

– Он их заставляет пытать.

* * *

Сначала Стас решил – это дурной сон. Несколько тягучих секунд он ждал, когда же наконец проснется на своей шконке и смахнет со лба холодный пот… Но чем дольше он смотрел на мальчика лет десяти-двенадцати, плавно двигающегося по кругу приставными шагами, тем явственней осознавал: вокруг – явь. Безумная и пугающая до такой степени, что хочется кричать. Да только в горло словно вбили огромный комок ваты, и звуку негде протиснуться.

Когда их с Поребриком втолкнули в ангар, Нужный первым делом обратил внимание на Уиндела, стоявшего возле большого промышленного погрузчика. Ученый был бледен, как мелованная бумага. Из одежды на худощавом теле были лишь серые от многодневного пота тюремные трусы. Он еле держался на ногах после нескольких часов, проведенных без сознания. Взгляд его при этом был каким-то бешеным, мечущимся. Именно широко раскрытые глаза Уиндела заставили Стаса содрогнуться с самого начала.

А потом он увидел мальчика.

Жилистый, смуглый, с темным ежиком волос, пацан кружил возле Уиндела, не позволяя тому отойти от погрузчика. В руках он крепко сжимал короткий тесак, который поблескивал в свете прожекторов. Оружие не походило на вычищенный и ухоженный музейный экспонат с девственной сталью – его широкое лезвие местами было покрыто бурыми пятнами. Оно уже познало вкус плоти.

Паренек уверенно помахивал тесаком из стороны в сторону, словно его с самого детства учили обращаться с холодным оружием. Ростом он был раза в два ниже Жаквина, да и в весе порядочно уступал, но грозная сталь уравнивала шансы. К тому же, ученый явно не мог сообразить, как поступить в такой ситуации…

Сам начальник тюрьмы, облаченный в подобие древнеримской туники, стоял на возвышении из составленных друг на друга бетонных блоков в окружении четырех санкциров спецназа, вооруженных «Рариями». Еще по двое бойцов охраняли входы в ангар. Плюс несколько конвоиров, сопровождавших Нужного с Поребриком.

– Антисоц пятьсот два, вы имеете санкцию на жизнь. – Глубокий баритон из невидимых динамиков разнесся по всему огромному помещению.

Стас заметил, как Уиндел вздрогнул и затравленно оглянулся на кума «Харона-зеро». Тот улыбнулся, приветственно помахал пухлой ручкой и произнес в крошечный микрофон:

– Антисоц пятьсот два, вы также имеете санкцию на смерть.

Страшные слова вновь эхом прокатились по ангару.

Жаквин сделал шаг в сторону и хотел было что-то сказать, но не удержался на ногах от слабости и грохнулся на четвереньки. Закашлялся, сплюнул прямо перед собой тягучей кровавой слюной.

Пацан тем временем неуловимым движением приблизился к нему, без всяческих предупреждений полоснул тесаком сверху вниз и вновь отскочил на безопасное расстояние.

Ученый дернулся и оглушительно заорал, отползая в сторону.

Клинок рассек плоть от лопатки до предплечья, оставив неглубокую, но длинную рану, из которой хлынула кровь. Жаквин инстинктивно прижал середину пореза ладонью и вскочил на ноги, не переставая грязно материться и слать проклятия в сторону невозмутимого мальчишки.

Стас почувствовал, как пол уходит из-под ног. Его замутило, хотя он считал, что за прошедшие полгода привык к насилию и виду крови. Поребрик услужливо поддержал его, неуклюже подставив плечо, за что тут же получил прикладом под колено и чуть не грохнулся вниз с трехметровой высоты неогражденного пандуса.

– Антисоц пятьсот два, – продекламировал начальник, задумчиво почесывая плешь на темечке, – вы имеете санкцию на сопротивление.

– Пошел ты на хер, сучка рваная! – проорал в ответ Уиндел. – Изверг сраный!

Стасу на миг показалось, что он ослышался. И это произнес вечно испуганный, интеллигентный Уиндел? Что ж, тюрьма портит даже ботанов…

– Антисоц пятьсот два, вы не имеете санкции на оскорбления, – сморщив и без того маленький нос, вздохнул кум. Приятный, поставленный голос, усиливаемый динамиками, никак не сочетался с его убогой внешностью и помпезным нарядом. – Гарсиа, порежь нахала еще чуточку.

Пацан двинулся вперед.

– Не-е-ет!

Крик был отчаянный. Душераздирающий. Дробящийся о стены ангара на целый хор нестройных голосов, взывающих прекратить жуткой истязание… Мальчик остановился, не опустив, однако, тесака. Начальник удивленно посмотрел в сторону Нужного. Поребрик почему-то тоже уставился на него. Только Уиндел никак не среагировал – он продолжал тихонько стонать, стараясь зажать длинную рану…

Лишь спустя секунду Стас понял, что кричал он сам. Глотка свербела от вырвавшегося наружу звука. Сердце бухало, словно молот, вбивающий кровавые сваи в аорту.

– Нет, – машинально повторил он охрипшим голосом. – Это же… Так же… нельзя… Вы же люди, а не санкционеры.

– Я санкционер, – не согласился плешивый кум. Он с детским задором принялся тыкать пальцем в броню стоящих рядом спецназовцев. – И они санкционеры. А вы – антисоцы. И Гарсиа – тоже антисоц.

Он замолчал. Эхо в ангаре тоже послушно утихло.

Секунд через десять, которые тянулись несоизмеримо долго, начальник дружески улыбнулся Стасу и добавил:

– А людей, уважаемый, на «Хароне-зеро» нет.

Уиндел воспользовался заминкой и прыгнул на пацана, пока тот глядел в другую сторону. Ученый умудрился не напороться на выставленное вперед лезвие и сбить Гарсию с ног. Мальчишка грохнулся навзничь, но тесак в руках удержал и на отлете успел задеть Жаквина по лицу. Благо – лишь самым кончиком, иначе ученый остался бы без глаза. А так – отделался царапиной на скуле.

Начальник с интересом уставился на них. Противостояние обессиленного интеллигента и пацаненка, даже еще не вступившего в пубертатный возраст, тем временем становилось все более ожесточенным и бескомпромиссным.

– Парафинить меня вздумал, памятник? Фаршмачить?… На цирлах ходить будешь, фраерок, – неожиданно низким и грубым голосом произнес пацан, поднимаясь на ноги и держа Уиндела на расстоянии.

– Язык русский выучил, а говорить со старшими не научился, мексиканская шелупонь, – дерзко ответил ему ученый, проводя ладонью по раскровленной щеке. – Думал, если ты ребенок, так я на тебя руку не подниму?

– Я не ребенок! – зловеще просипел Гарсиа и яростно атаковал.