находиться еще по эту сторону ограждения. Так что если мне не удастся, вы сможете спокойно отойти в лес.
— Никак нет, товарищ командир, — влез Римозов, — мы вас не бросим! Мы…
— Бросать меня пока и не требуется, младший сержант, — умерил я его горячность, — потому что пока мы рассматриваем варианты на случай провала моей части плана. А я уверен, что провала не будет. Поэтому следующий вопрос: кто сомневается в том, что после того как я сниму тех часовых, он не сумеет нейтрализовать своего?
Все молча переглянулись. Их мысли читались у них на лицах: «Сомнительно, конечно, но если уж командир уверен, что справится аж с двумя, то что ж, я одного не сниму?»
— Отлично, — я повернулся к Кабану, — теперь ты. Как, способен составить мне компанию в одном веселом деле? — и лихо подмигнул.
Кабан осклабился.
— Так это мы завсегда пожалуйста, командир. Сделаем в лучшем виде.
— Ну вот и ладушки. Значит, сейчас всем спать. Подъем за два часа до рассвета…
К ограждению склада мы подобрались в полной темноте. Все были напряжены. Один из присоединившихся с утра бойцов шумно дышал, то и дело утирая пот. Я молча покачал головой. Успех операции всецело зависел от внезапности и согласованности действий, а человек в таком взвинченном состоянии просто обречен на ошибку. Я наклонился нему и, полуобняв за плечи, проникновенно прошептал:
— Боец, у тебя самый важный противник, его пост ближе всех к нам, и именно у него наибольшая вероятность поднять тревогу. Поэтому я определил его тебе. Я знаю, что ты меня не подведешь.
Солдатик сглотнул и согласно кивнул. Я сжал ему плечо и скользнул вперед. Когда я, разорвав пальцами пару нитей колючей проволоки, проскользнул в образовавшуюся дыру и оглянулся, он уже лежал на довольно удачной позиции и, стиснув зубы, вел своего часового сквозь прорезь прицела. На что только не способно выказанное человеку доверие!..
Открытое пространство я преодолел, даже не входя в состояние
Мне пришлось подождать минут двадцать пять, прежде чем часовой, скучающий у дальних ворот пакгауза, повернулся и что-то сказал своему соратнику. Тот молча оторвался от своих ворот и двинулся к первому, который, в свою очередь, также устремился навстречу. Они сошлись почти на середине длинной стороны пакгауза, у такого же штабеля ящиков, как и тот, за которым прятался я. Я бросил быстрый взгляд в сторону дежурного пулеметчика. Тот обвис на пулемете, глядя куда-то в сторону. Я выскользнул из-за штабеля и легким, неслышным шагом бросился вперед, выходя на наиболее выгодную линию броска. Оба часовых меня не видели. Один стоял ко мне спиной, подняв руки, к которым наклонился другой. Что они там делали, мне стало ясно спустя мгновение, когда второй начал разгибаться, и я увидел, что у него во рту торчит курительная трубочка. Возможно, он успел меня заметить, но было уже поздно. Я метнул первый камень…
Камень вошел часовому, стоящему ко мне спиной, под каску, раздробив затылок. От удара его бросило вперед, он упал на своего приятеля и начал съезжать по нему на землю. Как только его каска опустилась на несколько сантиметров, открывая переносицу оторопевшего напарника, я метнул второй камень, который раздробил переносицу второму и вошел ему в мозг. Солдата отбросило на штабель ящиков, укрытый брезентом, и он также не рухнул, а сполз на землю, почти не наделав шума. Я замер, прислушиваясь. Почти не значит совсем… Но все вокруг было тихо. Шум частично экранировал пакгауз, а то, что все-таки донеслось, похоже, было расценено как допустимо-обыденное. Ну мало ли — задел ящик сапогом или чиркнул по воротам прикладом.
Я поднял руку, вызывая к себе Кабана. Я специально взял его с собой. Во-первых, в нем читались некая лихость, кураж, так что можно было надеяться, в критический момент он скорее выматерится, а не оцепенеет. Ну и, во-вторых, похоже, он был из адреналиновых наркоманов, а значит, надо создать в его мозгу психологическую сцепку по поводу того, что вместе со мной куда круче, чем против меня. И более преданного подчиненного у меня не будет.
До пакгауза Кабан добрался, когда я уже вскрыл примитивный замок и осторожно приотворил ворота. Заметив, что они уже открыты, Кабан возбужденно оскалился.
— Сами справились, товарищ командир, — возбужденно прошипел он мне в ухо, — а я думал, шо вы меня захватили, шоб я вам замочек вскрыл.
— Да что тут вскрывать, — усмехнулся я, — лучше створку подержи. Тут петли очень скрипучие.
— Ага, — закивал он, хватаясь за створку, — не волнуйтесь, все будет чики-чики!
Я проскользнул внутрь.
Гранаты были упакованы в деревянные ящики отдельно от запалов, лежащих в тех же ящиках — завернутыми в промасленную бумагу. Я быстро свинтил дюжину лимонок и рассовал их по карманам. На первое время хватит. Кабан ждал меня у ворот, крепко держа створку. Я выскользнул наружу и кивнул ему, веля осторожно прикрыть створку.
Следующий этап был наиболее важным. Стоило одному бойцу промазать по своей цели, и мы с Кабаном получили бы огневую точку в своем тылу. Стоило нам спугнуть часовых раньше, чем их сняли бы наши соратники, и мы получили бы несколько таких точек. Стоило нам не успеть нейтрализовать дежурного пулеметчика или провозиться с ним, и мы получим против себя десятки проснувшихся вооруженных людей, оставаясь сами вооруженными только ТТ и наганом да дюжиной лимонок. Свой «дегтярь», чтобы не мешался, я оставил с той стороны забора.
— Значит так, — притянув к себе ухо Кабана, начал я, — твоя задача — пулеметчик. Как только его снимешь, ныряй вниз, за броню. Я начну работать гранатами. И будь внимательнее! В бронетранспортере вполне может оказаться еще кто-то. Так что, снимешь пулеметчика — не расслабляйся.
— Будь спок, командир, — прошептал в ответ Кабан. Его глаза лихорадочно блестели, а руки возбужденно стискивали револьвер.
И мы двинулись вперед.
Кабан не подвел. Он двигался, конечно, не так тихо как я, но вполне приемлемо. Только на самом подходе к БТРу его занесло на усыпанную гравием дорожку, и один из часовых, насторожившись, двинулся в нашу сторону. Но было уже поздно. Я положил Кабану руку на плечо и тихонько толкнул его. Он зло ощерился и с резким выдохом выметнулся из-за угла здания караула, одним движением взлетев на борт бронетранспортера. Дежурный пулеметчик в последний момент что-то почувствовал и заполошно дернулся, но Кабан взревел:
— Куда, сука? — засветил ему в висок рукояткой нагана, и немец опрокинулся назад.
Похоже, в БТРе действительно был кто-то еще, потому что Кабан вдруг опустил руку и несколько раз выстрелил внутрь коробчатого корпуса. Одновременно с ним и чуть раньше затрещали выстрелы остальных. Я повел глазами, контролируя ситуацию. Попали все. Но двое часовых были только ранены. Один валялся на песке, зажав руками простреленное горло, а вот второй полз, держась за бок и подволакивая за собой винтовку. Этот мог оказаться опасен. При таком соотношении сил даже пара удачных выстрелов может опрокинуть чашу удачи. Но волновался я зря. По ползущему тут же грянуло еще два выстрела. Что ж, пора и мне вступать. Пока мои глаза шарили по сторонам, руки уже вывалили из карманов лимонки и начали быстро разгибать усики фиксаторов предохранительных рычагов, которые, как я теперь знал, назывались «чека».
— А-а-а, сука! — послышался сверху прямо-таки полный восторга рев Кабана, почти мгновенно заглушённый длинной очередью из пулемета.
