В тот день потупил взорневозмутимый Мангопред пристальным моимволшебным фонарем.Зима еще была сохранна и цела.А там — уже июль, гроза и поединок.Мой микроскоп увязв двух неприглядных льдинах,изъятых из глазниц лукавого царя.Но некто рвался жить,выпрашивал: «Скорей!»Томился взаперти и в сердцевине круга.Успею ль, боже мой,как брата и как друга,благословить тебя,добрейший Шан-Гирей?Все спуталось во мне. И было все равно —что Лермонтов,что тот, кто восходил из мрака.Я рукопись сдала, когда в сугробах мартаслабело и текло водою серебро.Вновь близится декабрь к финалу своему.Снег сыплется с дерев, пока дитя ликует.Но иногда оно затихнет и тоскует,и только мне одной известно — по кому.
Медлительность
Замечаю: душа не прочнаи прервется. Но как не заметить,что не надо, пора не пришлаторопиться, есть время помедлить.Прежде было — страшусь и спешу:есмь сегодня, а буду ли снова?И на казнь посылала свечуради тщетного смысла ночного.Как умна — так никто не умен,полагала. А снег осыпался.И остался от этих временгорб — натруженность среднего пальца.Прочитаю добытое им —лишь скучая, но не сострадая,и прошу: тот, кто молод — любим.А тогда я была молодая.Отбыла, отспешила. К душельнет прилив незатейливых истин.Способ совести избран ужеи теперь от меня независим.Сам придет этот миг или год:смысл нечаянный, нега, вершинность…Только старости недостает.Остальное уже совершилось.
* * *
…И отстояв за упокойв осенний день обыкновенный,вдруг все поймут, что переменыне совершилось никакой.Что неоплатные долгивисят на всех, как и висели, —все те же боли, те же цели,друзья все те же и враги.И ни у тех, ни у другихне поубавилось заботысуществовали те же счеты,когда еще он был в живых.И только женщина однапод плеск дождя по свежей глине