оставлять в живых зверюгу и ждать, когда та схарчит «хозяина» в два присеста?
– Делай, что хочешь, но даже следа крепости остаться не должно!
– А…
– Немного, человек сто – сто пятьдесят. Вопросы есть?
Верна покачала головой. Какие вопросы? Делай, что хочешь, – все понятно.
Сначала выступили девять. Через день – триста. Еще через день – тысяча. По замыслу Залома три отряда должны были ударить одновременно. Для чего, Верна не знала. Должно быть, для пущей острастки, дескать, получат братцы-князья донесения, сначала одно, потом второе, третье и похолодеют от ужаса.
– Идете вдоль дороги, – наставлял Черный Коготь. – К вечеру по развилке уйдете вправо, а к заходу солнца на пути встанет деревня. Обождите в лесу и с первой темнотой разыщите Горбатого. Парняга действительно горбат, не ошибетесь. Он и проводит в крепость коффов. Что делать там, разберетесь на месте.
– А вдруг не управлюсь? – буркнула Верна. Сейчас признаться не стыдно, рядом никого. Коготь – боец матерый, всякое повидал, видит насквозь – испуг не спрячешь, как ни пытайся. Ладно бы сама концы отдала, так ведь люди надеются, верят.
– Помогут. – Сотник убежденно кивнул на девятку, ждущую в отдалении. – Ох не простые парни к тебе стянулись, ох не простые! Попомни мое слово, наделаете вы дел!.. Пошла!
Хлопнул Губчика по крупу, и тот резво припустил в раскрытые ворота. Цепью девятка утянулась по следам десятника, и оглушительный свист полетел вдогон первому отряду. Птицы, бедные птицы, никогда в стенах горной твердыни у вас не будет покоя…
До развилки добрались без приключений, но Верна не припомнила бы другого столь же молчаливого похода. Даже с Безродом бывало веселее, один Тычок чего стоил. Эти же… каждое слово приходилось клещами вытягивать. А что узнала? Да почти ничего! Как сделалось понятно, раньше эти девять между собой не знались, теперь же стало ясно – не больно-то и хотят узнать. Едут и едут, каждый сам по себе. Молчат. Ни тебе пошутят, ни подколют друг друга. Не видела бы Верна собственными глазами их жутковатую спаянность в том «серебряном» бою, не стала голову ломать. Только странно все выходит, хотя… может быть, на самом деле пожили, повидали, знают.
Серый Медведь некогда служил князю Озерного края, исполняя особые поручения. На вопрос, где находится помянутый Озерный край, молча показал на восток и отвернулся. Какого рода особые поручения остались за широченными Медвежьими плечами, Верна не спрашивала. Уж конечно не крестиком вышивал по тонкому полотну.
Остальные не лучше. Спросишь – бросят пару слов, ровно через силу. Неуютно с ними, хоть и спокойно, то недавнее головокружение Верна не забыла. Попривыкла, что ли? Теперь в обморок не падала, но и близко не подходила. В бою – другое дело, там себя забудешь, а на переходе старалась держаться подальше. Эти и в крепости особняком стояли. В глаза не смотрят, руки не дадут, чистым гневом, как прочие возвращенцы, не горят. Выгоды ищут?.. Может быть. Истинный князь девятку заметил, сядет на трон – как пить дать приблизит. Серый Медведь, мастак по особым поручениям, уж точно не потеряется, и остальные не пропадут.
Вышли из крепости утром, разок остановились в лесу на отдых и к вечеру подошли к развилке. Встречных-поперечных объезжали от греха подальше, завидят кого-нибудь вдалеке, съедут на обочину, в лесок. Девятеро будто чуяли опасность: Верна еще ни сном ни духом, а кто-нибудь из десятка уже знак подает, дескать, спрячемся от любопытных глаз.
– Развилка, – буркнула, оглядев каждого. – Нам направо.
Промолчали. По совету Когтя надели простецкие дерюжные плащи и клобуки, чтобы уберечься от случайных взглядов. И теперь Верне показалось, будто из подклобучных теней сверкают огни. Тускло, блекло, словно распахнули печную дверцу и тут же прикрыли.
– Где же Горбатого искать?..
Расположились в лесу, на границе общинных земель и выглядывали меж ветвей нужный дом. Шагов сто до ближайшей избы, солнце падает за холм, кое-как еще видно, но тьма стремительно забирает свое.
Змеелов молча показал на себя, потом на деревню, спешился и… будто растворился в сумерках. Как и не было его. Верна до рези в глазах проглядывала поле, но даже движения не угадывалось. Только трава по пояс едва колышется – и почему деревенские не косят?
Лазутчик возник будто из ниоткуда – не было и вот появился.
– Вторая изба с того края. Скоро подойдет.
Так просто? Скоро подойдет?
– Что-нибудь видел?
Никогда не была десятником, что нужно говорить в таких случаях? Неужели воевода Пыряй тоже когда- то стоял столбом и не знал, что сказать? С трудом верится, однако умные люди говорят, будто все когда-то были детьми. Змеелов даже звука не издал, промолчал, ровно услышал несусветную глупость.
Горбуна увидели сразу, едва тот вышел на открытое. Крюк щелкнул пальцами и показал в сторону деревни. Верна замерла. Да, к лесу, не торопясь, шел человек и, если бы соседи спросили, куда отправился на ночь глядя, сотню раз отбрехался.
– Доброго здоровья Залому и его людям, – низко поклонился. – Который из вас старший?
– Я. – Верна выступила вперед. Голос предательски дрогнул.
– Пойдемте. Тут недолго, за полночь будем на месте.
– Ты без лошади?
– Две долины, два холма, это все моя страна!
– К чему эта таинственность?
– Боятся. – Селянин махнул в сторону деревни. – Уже и данью обложили, соседушки, чтоб им пусто было! Корми их, пои. Крепость построят, вовсе житья не станет. Одно дело свои на шее сидят, а эти мне кто?
– А ты не из пугливых, – усмехнулась Верна. – За словом в мешок не лезешь.
– Я такой. – Проводник развел руками. – Спина горбатая, да язык прямой.
– Веди.
Тихим шагом вокруг деревни тронули в путь. Горбатый горбатому рознь, один еле ноги передвигает – калечный да увечный, ох тяжел мешок заплечный, – этому все нипочем. Топает вперед и шагу не сбавляет.
– Сколько их?
– Сто двадцать.
Не многовато на десятерых? А впрочем, это даже хорошо. На мгновение повела себя как обыкновенная баба, которой есть ради чего жить. Очень хорошо, что так складывается.
– И все вои?
– Ну-у… при оружии, а бойцы или зодчие – судить не возьмусь. Тише! Подходим. Долка в холм упирается, видишь, огонь горит?
– Ага. Возвращайся, дальше сами.
– Отчаянные вы. – Горбун, должно быть, уважительно покачал головой, только наверняка Верна сказать не могла – темно. – Не по себе мне что-то. Ровно знобит.
– Сказала бы я, отчего знобит, – буркнула еле слышно, поглядывая на девятерых. – Только, боюсь, лучше не станет.
– Что?
– Да так, ничего. Живы останемся – услышишь.
Горбун повернул восвояси. Верна с надеждой поглядывала на соратников, не напороться бы на дозор. Как будто тихо кругом. Девятеро молчат.
– Лошадей оставим. – Что делать дальше, Верна не знала, но это могла сказать определенно. – Почуют друг друга, прощай скрытность. Наверное, и собаки у коффов есть.
Табунок оставили в низинке и, неслышные, невидимые, вышли к подножию холма.
– Темно, обмануться боюсь, – шепнула направо Белоперу. – Шагов двести будет?
– Два перестрела, – холодно бросил тот. – Три собаки. Стоим на ветру. Не почуют.
