Челюсть незнакомца тяжеловесно качнулась, и тот покачал головой.
– Крайрова работа. Не в моем обыкновении убивать родню.
– А кровь на лице и доспехах?
– Дружинники твоего отца храбро дрались, но не желали подпустить меня к тебе.
– А Грюя… – Голос дрогнул.
– Зарубил я. Ты не должна была выйти осенью замуж и не вышла.
Вышла раньше, весной. Озноб, этот необоримый озноб… А если встать на негнущиеся ноги и врезать сказочнику по бороде? Безрод говорил, что лишить сознания обладателя такой челюсти очень трудно, наверняка не получится, но если не дать выход бушующему злу, сердце просто разорвет.
– Не убейся, – хмыкнул. – Мы с тобой одного поля ягоды.
– Да, – прошептала Верна. – Сволочь женится на сволочи. Я, кажется, начинаю понимать отца.
– Ты отдала бы за меня свою дочь? – Сказочник подошел ближе и протянул руку.
– Удавилась бы, не отдала. – Жених, как пушинку, вздернул невесту на ноги и усадил на бревно. – Сама не знаю почему.
– Вот и он не смог. Никогда не спрашивала, отчего обрядил тебя в кольчугу вместо сарафана и сунул в руки меч заместо прялки?
– Он всегда хотел сына…
– Дура. За тебя испугался. Знал, что приду еще.
– Да кто же ты?
Незнакомец усмехнулся, наклонился к Верне и шепнул на ухо всего одно слово. Невесту перекосило, согнуло пополам, и жуткий утробный рев улетел к первому солнцу, проглянувшему над холмами.
Глава 5
БУБЕНЕЦ
В крепость десяток Верны вернулся первым. Трехсот возвращенцев под началом Черного Когтя и тысячи во главе с Заломом еще не было. Поначалу крепостной дозор не разглядел своих – мудрено принять за десяток воев табун, выбежавший на каменный язык перед воротами. Лишь когда рассеялась поднятая пыль, опустили мосток, и дружина с добычей вошла внутрь.
По жребию верховодить крепостной сотней остался Ворон. Сначала поморщился, однако противиться слепому случаю почел недостойным делом. Сегодня ты, завтра кто-нибудь другой. Хранить стены твердыни тоже нужно.
Парни рты раскрыли, провожая глазами добычу. Уходил десяток, вернулись без потерь да с целым табуном.
– А что застава? – весело крикнул Ворон.
– Нет больше заставы, – буркнула Верна. – А мы есть. У вас все спокойно?
– Последнюю Надежду не взять. Разве что с гор слетят, ровно птицы. – Ворон, прищурившись, обозрел скалу, из которой стараниями искусных зодчих вырубили крепость, словно безделушку из куска кости. – А что твои?
Девятеро нехотя отвечали на вопросы подбежавших парней, спешивались и расседлывали лошадей. Верна пожала плечами и рубанула себя по горлу, вот как! Пришли, порубили и ушли – всего-то и дел. Воевода крепостной сотни внимательно оглядел удачливый десяток, кивнул Верне, приглашая следовать за собой, и первый ушел с площади перед воротами. Влез на крышу левой башни, подал руку и подвинулся на одеяле.
– Камень остается камнем, – добродушно улыбнулся Ворон. – Если не утеплишься, мигом вынет из косточек тепло. Обратно не засунешь, ровно пух в распоротую подушку.
– Твоя правда. – Верна болтала ногами, словно малолетняя девчонка. – Береги тепло смолоду.
– Никогда такого не видел, – поджал губы. – Десяток порвал сто двадцать. Рассказывай.
– А чего рассказывать, – насупилась. – Пришли ночью, как хорошие гости постучались и спросили, дома ли хозяева. Те выскочили из шатров и ну давай мечами махать. Тут и мы огрызнулись.
– Просто пришли? Не подкрались в ночи, не вырезали дозор?
– Просто пришли, подождали, пока те выскочат да схватятся за мечи. Потом и началось.
Ворон, кусая ус, разглядывал сверху девятерых, что расседлали лошадей и тащили седла к себе. Не хромают, не горбатятся, не перекошены. Будто с прогулки приехали.
– А дальше?
Верна покосилась по сторонам, словно опасаясь чутких ушей. Сама себе удивилась. Так и полоумной стать недолго. Кого тут можно бояться, что скрывать?
– Зарубила одного или двоих, вернее, добила. Остальных – они. Будто выгнали безоружных отроков на матерых головорезов, прошли стан коффов, ровно отару овец. Рубили степняков, точно скот на убой, стук стоял на всю долину, когда мечи врезались в туши… хотела сказать, в тела. Чавкало так, что едва сознание не потеряла. И знаешь, что они сделали?
Ворон покачал головой. Откуда же ему знать?
– Едва степняки отхлынули, мои… – Верна кивнула на десяток, – голыми руками вырвали у раненых сердца и сожрали! Кто-то из коффов еще жив, таращится испуганными глазами, а из тебя сердце тащат!
– Веселые парни. – Ворон огладил бороду. – В горячке боя, бывало, и горло врагу грызешь, но чтобы сердце жрать…
– Вырвать и сожрать! Иногда мне кажется, что, будь даже коффы в доспехах, все равно достали бы.
– Видел такое разок. – Заломовец нахмурился, припоминая. – В свите саддхута Паграм-Терке, чью галеру мы таскали по морям, состояла особая дружина – пятнадцать мечей, не отходивших от него ни днем ни ночью. Случилась как-то морская схватка, рубились долго, остервенело, но, в конце концов, на галеру хлынули враги. Нам, понятно, все равно, кто кого прирежет, ну и глядели через решетку в полу, как битва идет. Те пятнадцать окружили саддхута, и никто не пробился через это кольцо, трупы уже всю палубу устлали, а через борта все новые лезут. И тут кто-то из отчаянных Паграм-Терке встал над хрипящим врагом и с размаху ка-а-к воткнет пальцы тому в грудь. Какой-то бесшабашный отчаюга попался, без брони. Согласен, чавкает живая плоть весьма отвратительно. Бедолагу даже в воздух поднесло, когда отчаянный потащил сердце наружу – браслет в грудине застрял, кисть не сразу вышла. Ну и сожрал за здорово живешь, на глазах у остальных налетчиков. Те сразу боевой пыл утеряли. Квелые стали, побледнели.
– Меня наизнанку вывернуло, – призналась Верна. – Сижу в луже крови и блюю. Вам, парням, всяко полегче, а мне как в мужское одеяние ни прячься, баба есть баба. Парень из коффов лежит в шаге от меня, руку простер, будто за успокоением, а у самого грудища распахнута, точно зев. Только прикрою глаза, слышу «тюк-тюк-тюк…» – то мечи в тела врубаются, и кровища брызжет во все стороны. Ну и понесло меня наружу…
– Наши едут, – усмехнулся Ворон, показывая рукой на дорогу, что вдруг заклубилась. – Может быть, тоже попробовать? А?
– Ратник в помощь. – Верна отчаянно замотала головой, прогоняя омерзительное видение. – Только без меня. Без меня! Я «переела» крови, меня тошнит…
Истерзанное тело Брюха в лесу… Не вышло бы так, что троица сбежавших душегубов под Срединником – дело рук одного из девяти. С новоявленного женишка станется.
И все же кто они, хранители?..
Триста потеряли пятьдесят воев, тысяча – двести. В обоих случаях дело решили внезапность, отказ от тупого, бессмысленного навала и хорошее знание местности. Однако на все потери истинный князь многозначительно улыбался – возьмут Бубенец, вся остатняя дружина перейдет под новое, то бишь старое начало.
– Их осталось всего ничего, – на ходу пояснял Залом, аршинными шагами меряя двор крепости на пути в дождевую палату. – Тысячи три, не больше. Смекнули братцы-князечки, стянули всех в одно место, не стали больше дружину бить на части.
– Так ведь хорошо же! – крикнул кто-то из парней. – Все в одном месте! И бегать не нужно!
– Дур-рак, страна осталась без охраны, заставы пустуют, приходи кто хочет! – буркнул князь на пороге думной палаты, задержался на мгновение и коротко бросил: – Сотники, ко мне, и… Верна.
