последний раз говорил два года назад, когда он у меня пять тысяч занимал. Глупая получилась история: занял под большой процент, сильно выше банковского, обещал вернуть через три месяца - а потом исчез. Я сестру попросил с ним связаться, так он полгода голову морочил - все говорил 'на той неделе'. Но, врать не буду, все отдал, даже с процентами. Сестра написала, что последнюю сумму доносил просто совсем уж мелкими купюрами - видимо, последнее отдавал. Я ему написал тогда, что он дурак, если последнее: мы ж друзья, сказал бы, я бы подождал и процента не взял. Мне эти пять тысяч все равно погоды не делают - у нас в Силиконке такие цены, что закачаешься. Думал купить домик - но, пожалуй, подожду пару лет: цены на недвижимость должны пойти вниз, не может фанерная халупа стоить полмиллиона…'
'Понты кидает', - подумал Глеб. Странно: в нескольких тысячах километров от Москвы человек с помощью опто- волоконного и медного кабеля пытался воссоздать то, что давным-давно умерло. Все эти прозвища могли существовать только в мире, где секс был фигурой речи, а Бродский и Солженицын - запретными именами, в мире, который давно исчез по ту и по эту сторону океана. Разве что в виртуальной реальности подписного листа он мог воскреснуть: там тоже одни слова и никаких тел.
Ниже Вольфсоновской подписи Глеб обнаружил постскриптум: Про Емелю уже знаю. Грустная история.
Глеб нажал на 'Reply' и ответил на лист, мол, Абрамова видел несколько дней назад и, если кто увидит, пусть скажет, чтобы связался со мной, - типа, остались кое-какие вещи. Глеб имел в виду карточку Visa, но решил не упоминать - мало ли что, все-таки деньги, пусть и виртуальные.
Хорошо, что нужно помнить об этом: хорошо, что в мире существуют кодировки, русские шрифты, университетские сервера и всемирная сеть Интернет - а не только подъезд дома номер пять по Хрустальному проезду, где только вчера лежала убитая Снежана.
19
Переход на 'Павелецкой' такой длинный, что успеваешь подумать о многом. О том, что не знаешь, как будешь искать Олега в 'Птюче'. Не знаешь, почему от всех воспоминаний о Снежане в памяти остались только черные мухи лакированных ногтей, запутавшиеся в белой паутине чулка, точно так же, как от Тани - всего лишь воспоминание о выцветших на Крымском солнце волосах. Не знаешь, куда мог деться Абрамов.
Переход такой длинный, успеваешь подумать: его ведь могли просто убить. Выкрасть из квартиры - и убить. Непонятно, правда, кому нужен мертвый Абрамов. Успеваешь подумать: надо бы позвонить Ирке. Вдруг он зашел к ней попрощаться? Успеваешь мысленно поставить галочку: 'позвонить Ирке'.
Переход такой длинный, успеваешь вспомнить, как в школе Феликс размечал поля дневника разнокалиберными звездочками с неровными лучами. Успеваешь вспомнить, как Лажа подозвала его после уроков и зловеще сказала: чтобы этого больше здесь не было, а потом пересчитала кончиком ручки в лучики звезд. Раз, два, три… шесть. У каждой звезды - ровно по шесть, как у магендовида, как на израильском флаге, на сионисткой броне, на карикатуре из 'Крокодила'. Феликс потом говорил, усмехаясь счастливо и гордо: Гены - великое дело! Был бы узбеком - рисовал бы тогда полумесяц!
Переход такой длинный, успеваешь подумать: вот оно как все сложилось, никому уже нету здесь дела ни до Израиля, ни до лучей тихо гаснущих звезд, разбросанных в школьной тетради. Все изменилось
Выходишь наружу, успеваешь подумать: все изменилось. Два года назад было много старушек, сейчас стало много ларьков. И наверняка еще много чего изменилось. Американцы говорят: мы живем в стране in transition. То есть - на переходе. Переход такой длинный, хватит на всю жизнь.
Началась перестройка, появились кооперативные рестораны и магазины, исчезли сахар и мыло, появились талоны, распалась Империя Зла, всем заправляли бандиты, анекдоты про новых русских, рубли и условные единицы, брокер, дилер, инфляция, гиперинфляция, много новых и умных слов. И какая-то жизнь по ту сторону слов, люди, что голодают, стреляют друг в друга, богатеют и разоряются.
Я читаю о них иногда в газетах, последнее время - читаю в Сети, но признаю: мир, что я вижу, не слишком мне интересен. Куда лучше - прозрачный пузырь монитора, жизнь проводов, байтов и битов, имен и никнеймов. Переход такой длинный, хватит на всю мою жизнь.
Реальная жизнь слишком реальна, чтобы быть интересной.
Интернет - не единственный способ избежать реальности, думает Глеб, стараясь поймать ритм музыки. Его окружают подростки в обтягивающих майках и тяжелых ботинках, они улыбаются и раскачиваются в такт доносившимся со всех сторон звукам. Сразу вспоминались школьные времена, когда родители говорили, что 'ABBA' или 'Boney M' - вовсе не музыка. Сейчас он лучше понимал их: звуки, под которые танцевали в клубе 'Птюч', напоминали скорее писк модема, чем танцевальную мелодию.
В этот момент кто-то дернул его за рукав. Глеб обернулся. Перед ним стояла Настя.
- Ты тоже сюда ходишь?! - Она с трудом перекрикивала музыку
- Нет, - ответил Глеб, - я по делу.
Она сказала что-то еще, но Глеб не расслышал.
- Купи мне воды! - крикнула она громче.
Глеб попросил маленькую бутылку 'Святого источника' (ну и цены у них здесь!). Настя выпила бутылку залпом и направилась к танцполу. Музыка неожиданно смолкла (раздались негодующие крики), и объявили, что сейчас пройдет фэшн-шоу. Недовольная Настя вернулась к стойке.
- А какое у тебя дело? - спросила она. Она пританцовывала, дергая плечами и постукивая грубым ботинком по полу - не иначе, в такт внутренней музыке.
- Я ищу Олега, - сказал Глеб.
Настя огляделась:
- Только что видела, а сейчас нет вроде. А ты Снежану давно знал?
- Нет, - сказал Глеб, - пару недель.
- Классная была, - ответила Настя. - Мы с ней как-то на рейв ходили. Закинулись 'экстази' и всю ночь колбасились. У тебя нет таблов, кстати?
- Нет, - ответил Глеб, не очень понимая, о чем его спрашивают.
- Сам-то пробовал? Очень круто. Понимаешь, такая вещь… рейв людей объединяет. Наши сознания образуют такую единую сеть, и мы все - как одно существо… во всяком случае, пока диджей винилы крутит.
Слово 'сеть' теперь вызывало у Глеба только одну ассоциацию, и на всякий случай он кивнул.
- Это лучшее, что есть в жизни, въезжаешь? Космические энергии - прямо через тебя. Вот Луганов говорил, что рэйв… это… отменил разделение на того, кто создает искусство, и того, кто его потребляет. Мы теперь едины - диджеи, клубные люди, просто случайно зашедшие - как ты.
- А Луганов, - спросил Глеб, - он тоже тут бывает?
- О, - Настя все пританцовывала, - о, Луганов всюду бывает. Он… это… everyman… нет, everywhereman.
Вряд ли можно так сказать по-английски, решил Глеб и снова кивнул.
- А что вы делали тогда, на Снежанином дне рождения? - продолжил он, радуясь, что Настя в таком приподнятом состоянии вряд ли сможет соврать, - вы все время вместе были?
- Ну, - она наморщила носик, - ну, это такой вопрос… я, наверное, в ванне была… или в туалете.
- А вы не видели, чтобы кто-нибудь выходил из квартиры?
- Да все выходили. Как менты пришли - так все и ломанулись на лестницу.
- Я имею в виду - до того, как менты пришли, - терпеливо разъяснил Глеб.
- До того… - Настя задумалась, - до того мы даже из комнаты не выходили. Ну, из компьютерной.
- А может… - начал Глеб, но тут Настя показала пальчиком на человека, подошедшего к барной стойке:
- Вот Олег, который тебе нужен!
И тут же заиграла музыка. На этот раз - в самом деле музыка, даже слова были. Молодежь на танцполе радостно зашумела - но это всего-навсего начался фэшн-показ.
Глеб с Олегом пожали друг другу руки, и Глеб вынул из кармана листок с иероглифом.
- Не скажешь, что это такое? - спросил он.
- Иероглиф 'синобу', - объяснил Олег. - Зачем тебе?
- Ну, так… - Глеб замялся. - Интересно.
- Он значит 'терпение', - сказал Олег. - Состоит из двух частей - 'катана' и 'кокоро', то есть 'меч' и 'сердце'.
- А мы можем понимать 'меч' просто как лезвие? - спросил Глеб, холодея.
- При некотором желании. А 'кокоро' означает не столько 'сердце', сколько 'суть'. Собственно, есть эзотерическое объяснение: 'терпение - это сердце меча, ждущего в ножнах'. Мне кажется, тут 'терпение' имеет оттенок 'готовности', но не поручусь.
- Красиво, - сказал Глеб.
- Тут как в магии, - продолжал Олег. - Каждая черточка имеет значение. Вот если сделать так, - и он ногтем зачеркнул часть иероглифа, - то мы получим здесь составную часть 'неизбежность'. Когда терпение истощилось, меч неизбежно вырывается из ножен.
- А ты специалист по Японии?
- Я много по чему специалист, - усмехнулся Олег. - Японией немного занимался, когда интересовался японской эзотерикой, времен Второй мировой. Был один человек, объяснил.
Глеб кивнул.
- Правда, я сейчас ко всем этим делам довольно сдержанно отношусь, - сказал Олег. - Опасное дело, если без опыта. Навалять можно, и будет такой расколбас, что мало не покажется.
- Да я ничего такого не собираюсь, я просто узнать… у меня подруга погибла, ну, я и пытаюсь понять - отчего.
- Понять - гиблое дело, - сказал Олег. - Понять ничего нельзя. Но за этим тебе, конечно, надо к Юлику Горскому… если денег на билет хватит, ясное дело.
- У меня его мыло есть, - сказал Глеб.
- Мыло - это неплохо, - кивнул Олег. - Но я все-таки не уверен, что сработает. Даже если там волоски остались - этого еще недостаточно.
- Я имею в виду - электронная почта, - пояснил Глеб. До него дошло, что за музыка играет сейчас в клубе. Измененная до неузнаваемости песня 'Битлз'. Певец голосом, в котором не осталось ничего человеческого,
