редкость. А что слыхал кое-что не из Библии, а из других книг, так я ровесник сына моего сеньора. Не единожды ходили мы вместе в море, мудрено ль, что пристала ко мне малая толика из того, что вколачивали в него учителя.
— А кто твой сеньор, Ан Анку? — спросила Елена.
— Так Белый Лис, — ответил тот, странно изменившись в лице.
Тут Ле Ноах, три подруги успели только испуганно вскрикнуть, выпрыгнул вдруг через борт в море. Однако ж не утонул, но, поднявши фонтан брызгов, оказался в воде по колено.
Ан Анку поднялся в деревянной скорлупке, изготавливаясь прыгнуть на берег. Куда они приплыли? Туман растаял вдруг, открывая гряду скальных островов, поросших только низким кустарником и цепкими цветами: чертополохом, клевером, камнеломкой. Небольшой островок, к которому они пристали, не был, однако ж, вовсе необитаем. Выше по склону лепилась к скале сложенная из сколков того же бурого гранита живописная хижина без одной стены, роль коей играла самое скала. Взобравшись чуть выше хижины по склону, можно было ступить на черепичную крышу и подойти к трубе.
— А что, удобно дымоход чистить, — прозаически заметила Параша.
Взбежавши по узкой тропинке (хоть после зыбкой воды ноги и ступали не вполне уверенно), путники приблизились к скромному приюту.
В очаге дотлевали угли, изобличая недавнее присутствие человека. У стены, той, что подарила Натура, освободив немало дней человеку от борьбы с гранитом, были свалены вязанки вереска, покрытые козьими шкурами. Ну да, откуда здесь деревянная мебель, на самом-то острове ничего не растет.
Пол был выложен плитами, что могло б показаться излишней роскошью, когда б одна из плит, со свету это не враз удалось разглядеть, ни была сдвинута в сторону, открывая начало лестницы, ведущей в черный лаз.
— Скалы делают нас беспечными о своей безопасности, — усмехнулся Ан Анку, следуя вниз вослед за проворным мальчиком.
Ни тот, ни другой не подумали запастись факелами, да Нелли уже и видела далекие отсветы огня там, откуда доносился гул голосов.
Двигаясь в черном проходе, куда лестница опустилась, то ли на свет, то ли на голоса, Ан Анку, Ле Ноах, Параша, Катя и Нелли, шедшая последней, все отчетливей улавливали, что голоса сплетаются в песню.
Песня теперь гремела, подхваченная камнем. Огромный скальный зал, освещенный неровными сполохами факелов, казался залом рукотворного замка. Стесненность в дереве восполняли натянутые кое- где яркие ткани и ковры, превращавшие также лежбища из ветвей в диваны и оттоманки. Строем стояли десятки ружей — дорогих, с резным ложем и перламутровыми накладками, и самых простых, старого образца.
Огромная ледяная колонна, с бочку в обхват и в два человеческих роста, служила службу самую хозяйственную: внизу была она обставлена кадками с рыбою, маслом, битой птицей. Пламя играло в ее хрустальных боках.
Каменная глыба служила столом, за которым и расположились на вереске люди. Крестьяне? Дворяне? По одежде было не разобрать.
Белокурый красавец, сущий Аполлон щасливой наружностью, поднимал роговый кубок: козья куртка его была накинута поверх тончайших кружав батистовой сорочки.
Бородатый мужик, мирно спавший в стороне, невзирая на весь шум, укрывался во сне парчовым камзолом.
При свете поставленной на бочонок восковой свечи в грубом подсвечнике какой-то вовсе немолодой человек столь же безмятежно делал грифелем записи в небольшую книжку.
— завел белокурый Аполлон, превосходно заметивший вошедших.
— подватили десятки голосов.
— продолжил красавец.
