будущими хитами, Катюха встала за клавесин (интересно, когда она сядет на бэк?), Долька взяла текст и начала вытрясающим душу голосом балладу:
Меня скрутило, подхватило вихрем и рвануло. Долькин голос тянул вверх, вверх против воли, вопреки страху. Дело было, пожалуй, не столько в конкретной песне, сколько в сочетании трех сил: мелодии, стихов и голоса. Они, не имея поодиночке особого смысла, сливаясь, образовывали качественно новое явление. Это ломало сознание и тут же спасало его, собирая из кусочков нечто другое, прозрачное, свежее и чистое.
— Ма-ама дорогая… — тихонько протянула Кэт, когда Долли допела. — Что же мы такое получили, а?
Тут надо очень аккуратно сделать, если испортим — нам Бог не простит. Давайте-ка так, — она стала отдавать распоряжения музыкантам, тоже еще не вполне перешагнувшим на эту сторону бытия.
Поработали. На мой взгляд, стало хуже, и слава Богу. Г-н продюсер помалкивал, наверное, подсчитывал: хватит ли доходов с альбома на длинную шубу Катюхе? Любил он ее, это было видно, Катюху-то.
Вечером «бергамотцы» выступали в «Хромом льве». Меня закинули за свободный столик недалеко от эстрады, сунули фиолетовый коктейль и посоветовали наслаждаться. Увидев одиноко сидящую даму приятной наружности со следами порока в виде опухшей после вчерашней попойки физиономии, и признав верную добычу, на каноэ подгребли местные аборигены. Небольшое двучленное племя — золотая, судя по коронкам, молодежь лет сорока-пятидесяти.
— Коньяк? Бренди? Потанцуем?
— Ассортимент бедноват.
— А Вы что предпочитаете?
— Кефир «Золотой вымень» и принца Чарльза.
— Чарльз, — скромно представился один.
— Майк Тайсон, — присел в реверансе второй.
— Мария Медичи, — пожала плечами я. — Садитесь, коли жизнь не дорога. Гарсон, яду!
Пареньки гнусно захихикали и втиснули зады в кресла, видимо, фирменного дизайна клуба: кресла напоминали льва, присевшего по некоей надобности.
— Давно ли на фронте, батенька? А, главное, есть ли жена, дети, московская прописка? — картаво поинтересовалась я у устроившегося неосмотрительно близко принца Чарльза, крутя его пуговицу.
Чарльз отчего-то заробел. Пуговица оторвалась. Я бросила ее в коктейль и обратилась к Майку, — А вот вы, товарищ негр, почему вы такой белый? Тоже волнуетесь? Или чтоб белогвардейцы на снегу не заметили? Тогда вам лучше бегать голышом. Кстати, у меня первый разряд по боксу. Здесь ринг есть гденибудь? Перчатки у меня в сумочке. Пойдем, поспаррингуем? По апперкоту?
— Женщины не боксируют, — фыркнул Минька Тайсон. Думал, шучу.
— Ты отстал от жизни, малыш. Лет на пятьдесят. Я в двадцатке лучших спортсменок регионов Сибири и Дальнего Востока. Пойдем скорее, я уже часа три не тренировалась. Это вредит форме, гасит спортивную злость, она переходит в неспортивную. Могут пострадать невинные.
Мальчонки опять заржали. Я им нравилась, но зря они мне не поверили. Сейчас-то я, конечно, никому морду не била, но разряд имелся, честно заработанный еще в школе разряд. Принц Чарльз изволили отбыть за выпивкой, Минька нес что-то про культуру. На маленькой сцене клуба «Бергамот» устраивался петь. Не знаю как аппаратура — не разбираюсь — а костюмы на ребятах были что надо.
Правда, неизвестно — кому надо. Дольку обтягивал блестящий белый комбинезон в черных и зеленых пятнах. Она смахивала на гепарда, больного ветрянкой. Кэт сшибала с ног очередным заоблачным мини и лохматущей кофтой стального цвета, плавно переходящей в прическу. А мальчики! Божечки, никогда не видела таких нарядных мальчиков. В предсмертном сне клоуна-шизофреника не вынырнут из подсознания столь стильные сердцу образы. Слава имиджмейкеру, он свое дело знал: великолепный «Бергамот» не походил ни на один существующий вид безумной материи. О! Он отличался. Однозначно.
Катюха что-то объявила, кушающие гости слабо поныли, пошлепали дланями, и телега концерта понеслась по ухабам с оглушительным грохотом. Долли, тряся кудрями, металась по крохотной сцене горящей белкой. Ее властный и упрямый голос шутя пролетал сквозь шум, создаваемый группой, возбуждал чахлые эмоции пьющей толпы, подымая их до уровня энергии. Были ему нипочем безумная россыпь клавишных, завывание соло, яростное гуканье баса, фанатичное «бум-бум-бац», «бум-бум-бац» ударных. Где-то снизу неожиданно в тему альтово тянула Катюха.
Самцы мои, завидя «бергамоток», сразу подсели.
— О-о-о! — протянул Минька-боксер.
— Гы! — восхитился великосветский Чарли.
Челюсти их отвалились и надежно устроились на груди. Они сползли к самому пузу, когда в перерыве между песнями ко мне прискакала мокрая Долька.
— Не скучаешь? — спросила она.
Плейбои бешено замотали плешивыми шевелюрами, убеждая Долли в полной неспособности кого бы то ни было соскучиться в их остроумном обществе, и предложили свои неотразимые услуги, особенно по части послеконцертного развлечения очаровательных дам. Глаза Дольки заблестели, она присела к Чарльзу на колени, взяла за щеки его слегка обрюзгшую морду и сказала хрипло и страстно:
— Милый, ты так мне сразу понравился, представить себе не можешь! — милый завилял в штанах хвостом от радости, а звезда продолжала, — Ты меня просто спасаешь. В последнее время мужики какието голубые пошли, переспать не с кем. Просто измучилась.
— Не может быть, чтоб у такой классной девчонки парня не было! — истекая слюной, бормотал ошалевший Чарли.
— Да парни-то находятся, слова приятные говорят. А как до постели дойдет — в кусты.
— Значит, гомики, — авторитетно изрек завидующий счастью приятеля Минька.
— Наверное. А может, не надо им рассказывать, да доктор велел. Иначе, говорит, уголовная ответственность. До пяти лет. Ну, я как скажу, так член сразу бац! — и упал. Наверное, гомики попадались, — доверительно делилась звезда, все крепче прижимаясь к Чарли.
— Что же вы им такое говорите? — насторожился тот.
— R-вирус у меня, любимый, R-вирус. Встретимся после концерта? — последнюю фразу она прокричала с пола, куда ее сбросил испарившийся в облаке дыма искуситель. Пахло не то серой, не то чем попроще. Приятель его исчез тоже.
— Опять гомик попался, — подымаясь, констатировала Долька со вздохом.
— Ты зачем кавалеров распугала? Думаешь, на меня еще кто-нибудь клюнет?
— Пусть попробует! — весело ответила она и убежала на сцену.
«Бергамот» снова взыграл, а я слушала и размышляла на тему неисповедимости господних путей.
Вот назвали группу «Бергамотом», плохого не хотели — слово красивое, понравилось. А оказалось — это груша такая. Груша, как известно, слабит, и музыка у ансамбля ресторанная получается, способствующая пищеварению. Чтоб пища в кишечнике не задерживалась, насквозь пролетала, повышался доход заведения. А говорят еще: что тебе в имени? В нем самая суть и есть.
