– Я не думал, что он...
– Нет, конечно! – воскликнула Долорес. – Как ты мог бы? Ты ведь его не знал!
– Но я просто...
– Он злился, думая обо всем этом. С Гектором так нельзя, он начинает звереть.
– Господи, Долорес, мне очень жаль. Но он явился сюда с пистолетом в кармане, он...
– Он сделал глупость! – с горечью воскликнула Долорес. – Глупо было так сильно меня любить!
Мы стояли молча. Мария перебирала игрушки на журнальном столике. Она понимала что-то из того, о чем говорила ее мать. Никто не включил свет в гостиной. По растерянному лицу Долорес я видел, что она снова вспоминает о случившемся: решении уйти от Гектора, поселиться у меня.
– Пойдем, Мария, – сказала Долорес наконец.
– Можно мне вызвать вам такси?
– Нет. Мне не нужно такси.
Она надела плащ поверх окровавленного платья.
– Ты не знаешь, куда пойдешь?
– Нет.
– Для Марии было бы лучше остаться здесь. Сохранить стабильность.
– Нет.
У нее ничего не было.
– Разреши мне дать тебе немного денег или еще что-то. Просто чтобы...
– Мне ничего не нужно. Пошли, Мария.
Долорес собрала немного игрушек и одежды для Марии – столько, сколько смогла унести, – а потом протянула мне свой дубликат ключей от дома. Она открыла входную дверь и поманила за собой Марию.
– Долорес, не уходи. Вы нужны мне здесь, мне нужно, чтобы вы остались.
Она повернулась ко мне, и я понял: если уж она ушла от Гектора, то, конечно, сможет уйти от меня. Ее темные глаза на секунду наполнились слезами воспоминаний. Губы у нее распухли. А потом она смахнула слезы, и ее лицо снова стало жестким. Она взяла Марию за руку, и они вдвоем сошли по вытертым ступенькам моего крыльца. Мария закапризничала, ей хотелось закрыть чугунную калитку моего дома, и Долорес позволила ей это сделать.
– Я не хочу уходить! – заплакала Мария, еле тащась.
– Пошли, Мария, – строго прошептала Долорес дочери, не глядя на меня.
– Пока, Джек! – печально крикнула мне девочка.
Они пошли по улице в сторону подземки. Особняки, высокие и немые, вздымались по обеим сторонам. Мария пару раз посмотрела на мать, но Долорес решительно шла вперед. Ветерок шевелил молодую листву деревьев над их головами. Мне хотелось верить, что все у них будет хорошо.
Глава шестнадцатая
Я одинок. В последнее время во время моих скитаний по городу у меня выработалась странная привычка. Возможно, это вполне предсказуемо: ведь теперь я – человек, который много времени проводит на скамейках и в дешевых закусочных. Человек, который задерживается на тротуарах и заводит разговоры с уличными торговцами. Иногда я часами стою в книжных магазинах, перелистывая том за томом. Порой я сижу в публичной библиотеке в центре Манхэттена и читаю журналы. Да, наверное, это вполне предсказуемо. Моя новая странная привычка заключается вот в чем: каждое утро, когда я одеваюсь, я кладу в нагрудный карман маленькую карточку для заметок, три на четыре дюйма. Каждый день это одна и та же карточка, с потрепанными краями, и она высовывается из кармана примерно на полдюйма. К карточке приклеен прямоугольник со смазанным газетным текстом – с небольшим абзацем из первого длинного отчета о слиянии Корпорации, который появился в «Уолл-стрит джорнал». Статья была совершенно исчерпывающей: там излагались доводы в пользу слияния «Фолкман-Сакуры» и Корпорации и говорилось, как финансовым аналитикам нравится эти сделка. В статье упоминалось о долгом пребывании Президента на его посту, о «внезапном устранении» Моррисона, о «новом выдвижении» Саманты, о возрастающей роли Вальдхаузена в «Фолкман-Сакуре» и так далее. Ожидаемое, обычное. Тот короткий абзац, который я вырезал, находился ближе в конце статьи, и его вполне можно было бы выкинуть, если бы редактору понадобилось лишнее место. В абзаце говорилось: «Пресс-конференция была ненадолго прервана, когда один из администраторов компании, Джон Уитмен, вызвал переполох. По словам представителя компании, Уитмен, вице-президент по корпоративному развитию и планированию, оказался свидетелем самоубийства, произошедшего в его доме за час до объявления, и приехал на пресс-конференцию в состоянии полной дезориентации. «Это было просто странное совпадение, которое предсказать нельзя, – сказала Джессика Макгиллис, представитель компании. – Оно не имело никакого отношения к нашим необычайно важным и приятным новостям».
Утром после ухода Долорес и Марии, утром, когда статья появилась в газете, мне позвонила Хелен.
– Я здесь, – сказал я. – Все еще здесь.
– Меня вроде как попросили вам позвонить, – начала Хелен.
– Настолько плохо, да?
– Я не понимаю! – запротестовала Хелен.
Хелен проявляла доброту. Я смотрел из окна в сад. Черный плащ Гектора по-прежнему лежал на кирпичах. Я все еще не осмеливался к нему прикоснуться.
– Я имею в виду, – сказал я, – что после того, что произошло вчера, никто
– По-моему, все должны были бы понять, что вы были... что что-то случилось... В целом все довольны объявлением.
– Вы очень добры, Хелен. Я бы советовал вам как можно скорее попросить, чтобы вас перевели к кому-то другому. Это было бы разумно, Хелен.
– Джек...
– Хелен, – прервал я ее, – вы не могли бы собрать в моем кабинете все, что можно считать личным, сложить в коробку и отправить мне домой?
– Что...
– Просто запакуйте все. Пожалуйста, сделайте это.
– Но, Джек, – в ее голосе теперь зазвучала досада, – вы же должны были выступить перед Президентом и советом директоров, и все, в сущности,
– Президент обо мне справлялся?
– Ну... нет, насколько я знаю. Но он в основном работает с Самантой, в результате это она...
Я повесил трубку.
В тот же день из полиции прислали двух следователей из Семьдесят восьмого отделения Бруклина: молодого рьяного типа по фамилии Уэстербек и пожилого мужчину с седеющими волосами, который наблюдал за мной с равнодушным профессионализмом. Они позвонили в дверь, и мы вежливо уселись у меня в гостиной.
– Мы просто хотим получить кое-какие ответы, чтобы закрыть дело, – объяснил Уэстербек. – Довольно необычное дело, потому что как правило мужчина сначала убивает жену и ребенка или, может, другого мужчину. Обычно он убивает кого-то другого, а уже потом может убить себя. Обычно бывает именно так, вот только на днях у нас один тип сначала убил всех своих детей. Четырех, бах-бах-бах.
Я ничего не сказал.
– Так что за тип был этот Гектор? – спросил следователь.
Я долго не мог найти ответа.
– Битый, – сказал я наконец.
