начальник, мол, не хотел, да так само вышло… Я не позволю, – вдруг прикрикнул Баздырев, – вводить следствие в заблуждение! – Видя, что никто не перечит, уже мягче добавил: – Не надо врать, не надо… Я старый стреляный воробей. У меня, граждане мафиози, четыре ножа в боку… Вот, расписывайтесь здесь. Оба… И вот здесь – подписочки о невыезде…
Он забрал подписанные бумаги, положил в конверт мешочек с морфием и удалился.
– Ты что-нибудь понимаешь? – срывающимся голосом произнес Захар Наумович.
– Какая-то чепуха! Кто бы это мог сделать?..
– Я ничего не понимаю! Эта дурацкая поездка, эта твоя глупая идея, идиотский этот отель! Эта кретинская «Завалинка»! К чертовой матери!
Захар Наумович повалился на постель и зарыдал. Маша присела рядом, стала гладить его жесткие курчавые волосы, уверять, что все уладится, образуется, ведь они совершенно невиновны. Она высушила ему слезы платочком и заставила побриться.
В зале собрались почти все гости пансионата. Вслед за четой Кригов появился Мигульский. Даже с первого взгляда можно было определить, что в почтенном обществе что-то случилось – и случилось неприятное. Нет, не раздавались возбужденные или же приглушенные возгласы, никто не суетился, не привлекал общее внимание. И все же в воздухе незримо витала беда, холодным черным пузырем нависала неясная угроза. Так бывает, когда ждут приезда человека, который будет с пристрастием решать судьбы людей, распоряжаться твоей жизнью.
Последними появились Азиз и Анюта, с тем же гробовым выражением на лицах. Анюта, кажется, уже успела отрыдаться.
Стремительно вошел Распорядитель, за ним, чуть приотстав, – величественно-хмурый следователь.
– Господа! – громко обратился Распорядитель. – Случилось большое свинство. Кто-то подлейшим образом, видимо, чтобы затеряться среди нас, подкинул всем наркотик. Старший лейтенант милиции Баздырев обследовал комнаты и вещи каждого из нас. Вы были свидетелями. Я думаю, следствие в лице товарища Баздырева быстро разберется и случившееся станет лишь досадной неприятностью…
– Сомневаюсь, – сказал Баздырев. Он встал на ступеньки, оглядел всех придирчивым взором. – Ишь, собрались… господа. А вы, гражданин Самсонов, я очень надеюсь, что скоро вас будут называть именно так, ха-ха… Так вот, вы будете отвечать за содержание притона наркоманов. Точно говорю… И не так-то все простенько. Я своим портативным пылесосиком у всех возьму пробы из карманов. А многие порассыпали, какие неаккуратные. Точно сказал: «свинство». – Он опять хохотнул. – Так вот, все вы у меня здесь, – он постучал ногой по дипломату, который стоял рядом. – Вот только у журналиста все в порядке, ничего не обнаружил. Да и он тут, видно, случайный, выполняет служебное задание. А остальным – мера пресечения – подписка о невыезде. И директору вертепа тоже.
– Я протестую, а почему Мигульскому можно? – пробубнил Виталик. – Давайте ему повторную экспертизу устроим.
– Правильно, – поддержала Анюта. Известие о том, что замараны все, приободрило ее. – Почему он один чистенький? Может, он сам все это и подсыпал.
– Тише! – утробным голосом громыхнул милиционер, снял фуражку, вытер платком бисеринки на внутренней стороне козырька. Шевелюра у него была иссиня-черная, густая, как шерсть, и закрывала лоб до бровей. – Тише! Ишь, расхорохорились! Господа… Прямо «следствие ведут знатоки» на улице разбитых фонарей… Слушать сюда Ивана Фомича. Все вы – мафия и обвиняетесь в наркотиках. Вскрытие все покажет. Еще раз повторяю, граждане мафиози, наркоманы, тунеядцы. Всем сидеть здесь. За домом – круглосуточное наблюдение. Выезд за территорию отеля приравнивается к побегу, шаг влево, шаг вправо… Прыжок на месте – приравнивается к измене родине. Все понятно?
Подавленное общество промолчало. Иван Фомич ушел, деловито помахивая чемоданчиком.
– Какой-то гулаговец, – проскрежетал Криг. – Господи, какая же у нас грубая и жестокая милиция!
– Да кто же подложил нам эту свинью? – Виталик злобно зыркнул по сторонам. – Убил бы прямо сейчас…
– Господа, прошу соблюдать выдержку и спокойствие, – громко произнес Распорядитель.
– И революционный порядок, – усмехнулся Шевчук.
Но было не до шуток. Гости даже не обратили внимания на великолепный белый костюм и такие же потрясающие белые туфли Распорядителя.
– Я думаю, все прояснится очень скоро. А на грубость этого неотесанного Фомича не обращайте внимания. Следствие установит виновного.
– А давайте сами найдем этого негодяя! – загорелся Виталя.
– И сами будем его судить? – спросил Распорядитель. – Это дело серьезное, господа, и давайте предоставим его следствию.
– А сами поиграем в нашу игру, – добавил Шевчук, умильно улыбнувшись.
Распорядитель не ответил. К нему подкатился Юм и кратко что-то шепнул на ухо.
– Какая-то чепуха! – пробормотал Распорядитель и обратился ко всем: – Господа, мне неудобно об этом говорить, но опять пропал топор!
Гости недоуменно переглянулись.
– Пусть возьмут с пожарного щита, – сказал негромко Распорядитель. – Правда, тупой он, как и этот следователь.
Криг удовлетворенно рассмеялся. К нему уже почти вернулось доброе расположение духа. Остальные тоже заулыбались, порадовались шутке.
Вечером Криг устроил совещание шпионской ячейки. Предателя Азиза приглашать не стали. По совести говоря, доктору невыразимо осточертел отель «Завалинка» и, если бы не обстоятельства, связанные с подпиской о невыезде, он давно бы сбежал. Сейчас его лелеяла худая, ненадежная мыслишка: может, как только развяжутся они с игрой, с этой дурастикой, суетой, изнурением психики, – так сразу их выпустят подобру-поздорову.
– Эту пленку, – он показал кассету Шевчуку, – там заснята какая-то чепуха, документы, что ли, надо переправить через забор.
– На волю? – спросил Игорь.
– Ага… Только вот подписка. Не знаю даже как…
– Захарушка, мне кажется, это был розыгрыш, – вдруг сказала Маша, зная, какие думы точат мужа. Она стала реже улыбаться – последние события подействовали и на нее.
– Какой розыгрыш! – кричащим шепотом отреагировал супруг. Он даже затряс руками от избытка распиравших его чувств. – Это же был морфий! Уж я-то знаю, как отличить его от поваренной соли или зубного порошка. За такой розыгрыш лет десять тюрьмы вклеят! Шутники чертовы…
Он сник, махнул рукой, лицо его стало серым, неживым, как надутый целлофановый пакет.
– Я так думаю, – осторожно начала Маша, поглядывая на окаменевшего супруга, – что нам нужно пустить по ложному кругу вторую пленку.
– Мысль интересная, – похвалил Шевчук. – А что думает по этому поводу наш резидент?
Но Криг молчал и стыло глядел на свои руки. Он представил, как на них защелкнутся наручники, слышал характерный плотоядный щелчок и безуспешно пытался сглотнуть набухающий комок в горле.
– Я думаю запустить пленку через Азиза. Я сама ему передам! – Маша выжидательно посмотрела на супруга. Тот глубоко вдохнул воздух. Она подождала выдоха, но его не последовало. И Маша продолжила:
– Скажем Азизу, чтобы он в условленном месте перебросил пленку через забор. Ночью…
– Зачем перебрасывать ночью, если мы не сможем это проконтролировать, – глухо сказал Криг.
Повисла пауза.
– Захар, а он и не будет перебрасывать. Он понесет пленку Юму, – печально сказала Маша.
– А откуда потом станет известно, что она фальшивая? – таким же погребальным голосом поинтересовался Криг.
– Она будет засвеченной.
– Ну и что? Не написано же на ней, что не та…
