18 октября, среда
Сегодня мы открыли выставку со скульптурами Эмилио. Народу меньше, чем ожидалось, и похвалы вялые – всегда скрывающие разочарование. Боюсь, она не будет иметь никакого успеха.
19 октября, четверг
Хочу порвать с Маркосом. Мы снова поссорились, и снова я испытала страх. Почему он меня не бросит, если не может ужиться с моим прошлым? Почему продолжает встречаться со мной и ведет себя то замечательно, то как будто презирает? Сегодня он пришел в студию, когда я его не ждала. Даже не позвонил, чтобы предупредить, как он обычно делает, зная, что я рисую. Вчера у нас был отличный секс. Закончив, мы приняли ванну, а потом, помывшись и потерев друг другу спину и пальцы ног, снова пришли в возбуждение и занялись любовью прямо в воде, как моллюски. Он был восхитителен, очень нежен и, не торопясь, дарил мне свои ласки. Секс для любви – как кислород: он очищает ее от шлаков, лечит и обновляет. Секс может существовать без любви, как в пустыне существует кислород, который никто не использует. Но не могут любовные отношения продержаться без благотворного влияния физического контакта, как не может быть жизни на Луне.
Мне казалось, что в тот вечер закончилась черная полоса, длившаяся уже достаточно долго, но сегодня поняла: это было всего лишь вроде моего последнего желания перед казнью. Сегодня днем в студии Маркос опять был груб и резок со мной, будто решил, что проявил вчера слабость и теперь злился на себя за это. Не могу и не хочу привыкать к переменам в его настроении. Я хотела бы спасти наши отношения. Знаю, что мои чувства к нему воскресли, хотя я считала их погасшими, но если он не расположен принять их, я ничего не могу поделать.
Сказала ему, что в конце этой недели уеду в Бреду одна, что не хочу никого видеть. Что мы оба должны подумать о наших отношениях и решить, стоит ли нам и дальше быть вместе. Маркос смотрел на меня как-то странно, а потом обратил внимание на картину, над которой я работала, последнюю по мотивам наскальных рисунков, словно на ней было изображено нечто, касающееся его. Внезапно я поняла: он думал об Эмилио. Это ревностью вызваны перемены в его настроении. Я вспомнила: накануне днем сказала ему, что Эмилио должен забежать в студию и взять наброски, используемые им для скульптур. Однако тот не пришел. Маркос явился без предупреждения, думая, что Эмилио здесь. Не найдя его, он, по идее, должен был повеселеть, но ревность принимает у него какие-то извращенные формы. Тот, кто страдает такой ревностью, кажется удовлетворенным, лишь убедившись, что действительно имел причину для подозрений.
Я никогда не верила собственникам и ревнивцам, они утверждают, что ревность произрастает исключительно из любви и что доверие – это просто-напросто равнодушие.
Теперь я осталась одна, день непоправимо испорчен – работать уже не буду, так что спустилась в квартиру, вытащила дневник из папиного тайника и принялась писать. Вместо того чтобы ненавидеть его за крик и все эти упреки, скорее я его просто жалею.
Я медлю: не знаю, должна ли продолжать писать такие вещи. Если когда-нибудь опять буду читать эти строки, они вновь причинят мне боль.
20 октября, пятница
Сегодня я предприняла последнюю попытку спасти найми отношения с Маркосом. И потерпела неудачу. Хотя я сказала ему, что в конце недели еду в Бреду, вчера вечером подумала, что мы могли бы поехать вместе. Уже давно мы не проводили двух дней подряд наедине, как прежде. Нам всегда что-нибудь да мешает: то чей-нибудь визит, то телефонный звонок, то срочная работа. Знаю, что это не увлекает его так же, как меня, но ему тоже нравится делать гимнастику и гулять на свежем воздухе. Я подумала: если он согласится проводить меня до пещер, там, наверху, мы сбросим весь этот тяготящий нас балласт прошлого. Я бы показала ему рисунки и объяснила, что, работая над ними, действую вовсе не под диктовку Эмилио и не думаю о нем, что меня вдохновляют магические призраки, расчертившие стены пальцами, смазанными красящим веществом. Призраки более реальные, чем те, которых он себе навыдумывал, потому что они – плод диалога между людьми: человек остановился поговорить возле костра и расстался с кочевым образом жизни, чтобы организовать оседлое племя.
Возможно, он бы понял, насколько важна для меня живопись, и навсегда забыл бы свой притворно-равнодушный тон, с каким время от времени оценивает мою работу, будто это всего лишь хобби, которое я могу бросить безо всякого сожаления.
Я позвонила ему, чтобы предложить поехать вместе, и он согласился прийти. Но, оказавшись здесь, даже не дал мне возможности попытаться что-либо объяснить. А лишь молча смотрел на меня в течение нескольких секунд, с той непроницаемостью, что зачастую заставляет тяготиться его обществом. Это был взгляд незнакомого человека, который я угадала, делая в свое время его портрет. Взгляд, полный презрения. Затем он сказал: «Нет. Завтра я иду к врачу. Нужно сделать анализы». Я спросила, что с ним, нормально ли он себя чувствует, и даже на миг предположила, что его поведение, такое холодное, отчужденное, вызвано какой-то скрываемой от меня проблемой. Но его ответ был резким и сухим – он сказал, что это всего лишь обычное обследование, и я не захотела продолжать разговор. Я встала и ушла в ванную, так как не могла сдержать слез и не желала, чтобы он их заметил. А вернувшись, обнаружила, что он уже исчез.
Купидо уставился в пустоту, думая о последнем абзаце. В нем была половина ответа на вопрос, который он столько раз задавал себе за эти три недели. Детектив снова просмотрел последние строчки и продолжал читать дальше.
Все бесполезно. Чем вежливее и милее я стараюсь быть с ним, тем более он от меня отстраняется. Маркос полон нездоровой и губительной злобы, причем с каждым днем ее становится все больше. Сегодня он показался мне пузырем с горючим материалом, который может взорваться от малейшего контакта с моими руками. Я даже не осмелилась прикоснуться к нему. Не могу понять, чего такого он не может мне простить столько времени.
Я осталась одна, не зная, что делать, и наблюдая, как через оконные стекла сумеречные тени наводняют мой дом.
Я уезжаю в Бреду. Там я всегда счастлива.
Детектив закрыл дневник. Дальше все страницы белели пустотой, но он знал, что случилось. Все это казалось ему мучительно грустным и жестоким. Убить за такую малость... Последние слова Глории: «Я уезжаю в Бреду. Там я всегда счастлива», такие полные надежды, отчаянно контрастировали с тем, что ожидало ее через несколько часов в тиши леса. Он уже знал, кто ее убил, и полагал, что знает как, но не понимал, как это доказать. Купидо поднял голову и оглядел большую гостиную, разделенную на две части раздвижной дверью. Теперь он был один, без Маркоса Англады, и не мог удержаться, чтобы еще раз не пройтись по дому. Все оставалось по-прежнему: картины на стенах, мебель, пинцет для депиляции рядом с зеркальцем, неразгаданный кроссворд в последней газете, холодное молчание выключенных
