И тут раздается крик. Кажется, он доносится со второго этажа. За криком следует: «Нет-нет-нет», – на таких высоких нотах, которые может произвести только одна особа в Мираке.
Викки Тибодо.
Крейг оборачивается и смотрит на дом. Блейн, стоящий в очереди за ним, советует:
– Не делай этого, приятель, не делай. Что бы там ни случилось, тебе лучше не знать.
Но Крейг принимает решительный вид.
– Я скоро вернусь, – говорит он и идет к дому.
– Ты еще пожалеешь, – кричит ему в спину Блейн. И, обернувшись ко мне, добавляет:
– Каждую минуту рождается придурок.
– А тебе не приходило в голову, что там случилось что-то серьезное? Какие-нибудь неприятности? – спрашивает Шери серьезно. Она не разделяет безразличия Блейна. Впрочем, мало кто обеспокоен. Большинство гостей на поляне давно привыкли к выходкам Викки и успешно делают вид, что ничего не случилось.
– С моей сестрой? – Блейн кивает. – С ней с самого рождения случилась большая неприятность. Это называется – избалованность.
Появляется запыхавшаяся Агнесс. Она подбегает ко мне и говорит:
– Мадемуазель, мадемуазель, они хотят, чтобы вы пришли. Вы должны идти.
– Кто хочет, чтобы я пришла? – удивляюсь я.
– Мадам Тибодо, – отвечает Агнесс. – И ее дочь. В дом. Они говорят, это срочно…
– Хорошо, – говорю я, откладывая в сторону салфетку. – И пойду, но… – И тут я потрясенно выдыхаю:
– Погоди-ка, Агнесс, ты говорила по-английски! Агнесс бледнеет, поняв, что ее поймали с поличным.
– Только не говорите мадемуазель Дезотель, – умоляет она.
Чаз улыбается, забавляясь ситуацией:
– Но если ты говоришь по-английски, зачем прикидывалась, что ничего не понимаешь?
Теперь Агнесс из белой становится пунцовой.
– Потому что она мне не нравится, – отвечает она, пожимая плечами. – И ее очень раздражает, что я не понимаю по-английски. А мне нравится ее злить.
Да…
– Хм, ладно, – говорю я. А Чазу и Шери добавляю: – Я скоро вернусь, ничего?
Шери плотно сжимает губы и вообще ничего не отвечает. А Чаз, проворно разливая вино по бокалам, бросает: – Иди. Агнесс поможет за тебя. Сможешь, Агнесс?
– Запросто, – отвечает та и начинает откупоривать бутылки с легкостью человека, набившего в этом руку.
Я больше не мешкаю. Обегаю длинный стол и направляюсь к дому, радуясь, что удалось сбежать из-под испепеляющего взгляда Шери… Ну зачем Люк ей все рассказал? Почему? Ну почему он рассказал ей, хотя только сегодня утром обещал, что не станет этого делать?
Ладно, положим, и я не сохранила его секрет…
Но ведь на него-то никто из-за этого секрета злиться не станет, как на меня.
Надо было, конечно, самой сообразить. Мужчинам нельзя доверять секреты. Ну да, мне тоже нельзя. Но я думала, что Люк не такой, как все парни. Я думала, ему можно доверить все что угодно…
Господи! А что еще он рассказал Шери? Он рассказал о… сами знаете о чем? Нет, конечно, нет. Если бы рассказал, она бы точно не смолчала. Она бы наплевала на всех этих дочерей американской революции и закричала: – ТЫ СДЕЛАЛА ЭНДИ ИЗ ЖАЛОСТИ МИНЕТ? ДА ТЫ С УМА СОШЛА!
Все это вертится у меня в голове, пока я бегу в дом и поднимаюсь по лестнице. По дороге я не замечаю никого и только на площадке второго этажа вижу Крейга. Он стучит в дверь и твердит:
– Вик. Впусти меня. Сейчас же.
– НЕТ! – с мукой в голосе кричит из-за двери Викки. – Ты не должен сейчас видеть меня! Уходи!
Я подхожу к нему, запыхавшись.
– Что случилось?
– Не знаю, – пожимая плечами, отвечает жених. – Что-то с ее платьем. Мне нельзя смотреть на него до свадьбы, иначе не будет счастья. Она меня не пускает.
Что-то с платьем? Я стучу в дверь.
– Викки, это я, Лиззи. Можно мне войти?
– Нет! – вопит Викки, но дверь тут же распахивается. Только открывает ее не Викки, а ее мама. Она хватает меня за плечо и втаскивает внутрь, а своему будущему зятю цедит сквозь зубы:
– Уходи, Крейг, пожалуйста, – и захлопывает дверь у пего перед носом.
Я оказываюсь в большой угловой комнате с розовыми стенами и огромной кроватью с балдахином. На
