Глава восемнадцатая,
в которой не дается пощады, нет сострадания, нет помилования. А лекарства и амулеты оказываются бессильны.
Город Кульмбах горел. Возвышающийся над ним замок Плассенбург, который сироткам взять так и не удалось, был сейчас похож на корабль, плывущий среди моря огня, вздымаясь над порывистыми волнами пламени.
Сначала, когда они подъезжали, Рейневан не собирался контактировать с Сиротками, он побаивался, что память о Смиле Пульпане и конфликте с находским контингентом попрежнему среди них жива, что невзирая не благосколонное к нему расположение Прокопа и гейтманов Табора, он может столкнуться с неприязнью со стороны Сироток. Проповедники Сироток во главе с Прокоупеком то и дело обвиняли его в чародействе и распространяли мнение, что он может быть провокатором. Поэтому Рейневан решил обойти Кульмбах широкой дугой и ехать прямо на Байрот.
Судьба перечеркнула эти планы. Объезжая город, который штурмовали Сиротки, они нарвались на сильный конный разъезд, которому показались подозрительными. Разъяснения не помогли. Их арестовали и под вооруженной охраной доставили в штаб Сироток. К огромному облегчению всей компании они всё-таки попали на знакомых и дружелюбных гейтманов. Встретил их невозмутимый как всегда Ян Колда из Жампаха и их старый товарищ Бразда Ронович из Клинштейна.
Тем временем штурм закончился, Кульмбах был уже взят и разграблен, сейчас готовились к поджогам, по крышам уже метался красный петух, полз и поднимался в небо густой дым.
– Нет, – ответил на вопрос Колда. – Нет, Рейневан, Нет у меня никаких сведений ни о каких паннах. Да и откуда? Это война. То есть один большой кавардак, с которым уже нет возможности совладать. На восток от нас надвигается Табор, значит Прокоп и Кромешин, на запад от нас внутренние войска Краловца и пражское ополчение Зигмунта Манды. А между нами действуют самостоятельные разъезды и отряды, рыщут банды, разрозненные группы, дезертиры…
Шарлей заскрипел зубами. Лицо Рейневана покрыла бледность. Бразда это видел.
– Если уж мы заговорили о бандах и разбойниках, быстро вмешался он, – то, может, стоило бы им показать… Что ты скажешь, Ян?
– Можно.
Ближе к краю лагеря, среди доверху нагруженных трофеями телег, на просмоленном покрывале лежали шесть тел. Шесть трупов, очень сильно обезображенных. Пять из них, Рейневан просто обмер, были в остатках черных лат и вооружения.
–
Шарлей вопросительно посмотрел, показывая на шестой труп. На нем была обычная одежда. А голова почти полностью сожженная. Как будто бы ее сунули в печь и долго там держали.
– Ну да, конечно, – проглотил слюну Бразда. – Черные, получается, шли за нами почти от переправы. То и дело пропадал какой-то патруль, а потом мы находили их зарезанными. И одного всегда на дереве. Повешенного за ноги. Над огнем. Допрашивали, наверное. А с головой в огне скажешь… Всё скажешь…
Ян Колда харкнул, сплюнул.
– В конце концов нам это надоело, – сказал он. – И мы устроили засаду. Напали на них, но они вырвались, только эти пять нам достались. Что они здесь ищут, Рейневан? О чем выспрашивают, паля людей огнем? Что ты об этом можешь нам сказать?
– Ничего. Потому что я очень спешу.
Когда перед самими копытами коня Якуба Данцеля прошмыгнул черный кот, Якубу Данцелю следовало бы вернуться в Байрот. Однако Якуб Данцель ограничился тем, что бросил коту вслед грубое слово и продолжал ехать. Если бы он вернулся, Тибальд Раабе насмехался бы над ним за суеверие. А прекрасная Вероника фон Эльсниц могла бы, о ужас, пренебречь им как трусом.
Якуб Данцель поехал дальше трактом на Кульмбах, где уже рассчитывал на гуситов. Если бы он этого не сделал, если бы вернулся, у него были бы шансы, несмотря на бушующую войну, дожить до семнадцати лет.
На него набросились внезапно, более дюжины коней, окружили. Девушка с голубыми и нечеловеческими глазами ударом копья выбила его из седла. Когда Якуб попытался встать, она ударила древком, повалила.
У человека, который над ним стоял, были черные, длинные, до плеч волосы. Птичий нос. Злая ухмылка. И взгляд дьявола.
– Я задам тебе вопрос, зашипел он, как змея. – А ты ответишь. Видел ли ты двух панн, которые сами путешествут?
Якуб Данцель поспешно возразил. Черноволосый мерзко улыбнулся.
– Спрошу еще раз. Ты видел?
Якуб Данцель возразил. Сжал веки и губы. Черноволосый выпрямился.
– На дерево его, – приказал он. – И разведите костер.
– Я не знаю, где сейчас Рейневан, – сказал голиардэмиссар. Он представился девчатам как Тибальд Раабе. Его сопровождали два помощника, как первый, так и второй, молоды.
– В Верхнюю Франконию, – пояснил он, – вошло пять гуситских армий. Думаю, что Рейневан находится в войске Табора, которое движется сюда через Гоф и Мюнхберг, туда я и пошлю весточку. С этим вот юношей, Якубом Данцелем.
Юноша Якуб Данцель посмотрел на Веронику и зарумянился. Вероника затрепетала ресницами.
– Мы же, – продолжал голиард, – подождем здесь, в Байроте.
– Почему мы должны ждать? – спросила Ютта. – Почему мы не можем ехать вместе с господином Данцелем прямо к гуситам?
– Это слишком опасно. В окрестностях разбойничают банды, разрозненные группы, дезертиры. Ничем не лучше их наемники. Местные рыцари, даже пфлегеры, боятся вступать в бой с чехами, зато скоры пограбить, поизмываться над беззащитными и женщинами…
– Мы знаем.
– А сами чехи, хмм, – Тибальд Раабе запнулся. – Некоторые командиры низшего звена… Боже сохрани попасть им в руки… Панна Ютта, Рейневан никогда бы мне не простил, если бы я тебя нашел, а потом потерял.
– Подождем здесь, в Байроте, – завершил он дискуссию. – Я уверен, что город сдастся. Я тут уже пару дней действую, бедноту подстрекаю. У патрициата уже портки трясутся от страха перед гуситами с той стороны стен, и перед чернью – с этой стороны. До них дошли слухи из Плауэна, из Гофа… О резне и пожарах… Байрот, увидите, сдастся, заплатит пожеговые. А когда чехи войдут, я отдам вас под опеку гейтманов. Будете в безопасности.
