– Я не уносил ноги и я не трус, – неожиданно резво отреагировал Бруно Шиллинг. – Я бросил Грелленорта, потому что давно вынашивал этот план и только ждал подходящего случая. Потому что с меня достаточно было всех этих преступлений. Потому что я испугался наказанья Божьего. Потому что нам Грелленорт приказывал кричать
«Врет», – подумал Рейневан, а глаза и голова его вдруг наполнились видениями, видениями четкими и беспощадно ясными. Придушенный крик, кровь, отблески пожара на клинке, отображение перекошенного лица Шиллинга на полированной стали, его жестокий хохот. Опять кровь, ручейком стекающая на стремена и вставленные в них шиповидные железные сабатоны, опять пожар, опять хохот, мерзкая ругань, мечи, секущие по рукам, которые цепляются за горящее, пышущее жаром окно.
«Врет, – вздрогнул Рейневан. – Врет. Он полностью и окончательно плохой. Только таких притягивает Сенсенберг и чары Грелленорта».
– Врешь, Шиллинг, – сказал бесстрастно Горн. – Но я не о том спрашивал. Сколько всадников осталось в Сенсенберге?
– Максимум десять. Но скоро Грелленорт будет иметь в своем распоряжении столько, сколько ему надо. Если уже не имеет. У него для этого есть способ.
– Какой?
Ренегат открыл рот, хотел что-то сказать, но запнулся. Кинул глазом на Рейневана, быстро отвел взгляд.
– Он притягивает, господин Горн. Притягивает к себе… некоторых. Манит, будто… Ну… как…
– Как пламя бабочек?
– Да, именно так.
Поход, который совинецкий гарнизон совершил куда-то на юг, должно быть, получился удачным и выгодным. Кнехты вернулись веселыми и теперь развеселялись еще больше. Некоторые, судя по несвязной речи и пению, были даже готовы веселиться до потери сознания.
– Горн?
– Слушаю тебя, Рейнмар.
– Каким образом ты узнал о дезертирстве Шиллинга? И о том, что Унгерат держит его и хочет обменять на сына?
– У меня есть свои источники.
– Ты очень лаконичен. Больше ни о чем не спрошу.
– И хорошо.
– Вместо вопроса утверждаю: Шиллинг был единственной причиной твоей акции над Ользой.
– Естественно, – равнодушно признался Горн после непродолжительной тишины, прерываемой уханьем сов. – Для меня. Для остальных причиною был Кохловский. Если б не Кохловский, я не получил бы от Корыбута ни людей с Одр, ни денег. Кохловский – это важная фигура в торговле оружием. А смена политического цвета и стороны Яном из Краваж было весьма счастливым стечением обстоятельств, ничем больше. О тебе же, чтобы упредить твой следующий вопрос, я даже и не знал. Но обрадовался, когда увидел.
– Любезно с твоей стороны.
Отголоски с подворья стихали. Немногочисленные чуть потрезвее бургманы еще пели. Но в репертуаре начали преобладать куплеты как-то менее жизнерадостные.
– Горн?
– Слушаю тебя, Рейнмар.
– Я не знаю твоих планов относительно этого. Но считаю…
– Скажи мне, что ты считаешь.
– Считаю, что все, что мы знаем о Перферро, мы должны сохранить в тайне. Мы не имеем понятия, кого могли отравить, а даже если бы и знали, не имели бы возможности помочь. Если же разнесутся слухи об отраве, воцарится сумятица, паника, страх, черт его знает, какие это может иметь последствия. Мы должны молчать.
– Ты читаешь мои мысли.
– Об этом Перферро знаем мы оба и Шиллинг. Шиллинг, как я полагаю, не покинет Совинец. Не выйдет отсюда, чтобы рассказывать.
– Правильно полагаешь.
– Несмотря на данное ему обещание?
– Несмотря. В чем, собственно, дело, Рейневан? Не спроста же ты завел этот разговор.
– Ты попросил меня помочь, я помог. Прошла, считай неделя. Ты не допрашиваешь уже Шиллинга о делах, связанных с магией. Мне же каждый день, каждый час, проведенный в Совиньце, напоминает, что где-то там далеко в неволе Ютта ожидает спасения. Поэтому я намерен ехать. В ближайшее время. Успокоив тебя для начала. Все, что я здесь узнал, особенно о Перферро, сохраню в тайне, никому и никогда этого не открою.
Горн молчал долго, производя впечатление человека, заслушавшегося уханьем сов.
– Не откроешь, говоришь. Это хорошо, Рейнмар. Меня это очень радует. Спокойной ночи.
Зима совсем, как казалось, уже уступила место весне. И не было похоже, чтобы она хотела за это место бороться. Был день святых Кирилла и Мефодия, восьмое марта
Горн ожидал Рейневана в охотничьей комнате Совиньца, украшенной многочисленными охотничьими трофеями.
