Выпуская тоненькие струйки дыма и откинувшись в кресле, Лелюков внимательно рассматривал меня.
– Ну что же, Сергей, Фатых-то оказался дурным человеком.
– Я давно, давно говорил об этом.
– Проверяли, щупали…
– Такие, как Фатых, помогали немцам…
– Не только им… словом, мне поручено тихо его обезвредить. Пожалуй, вызову его сюда и здесь объявлю ему, что наконец-то нам стало ‹все известно, что он собой представляет.
Из раскрытого окна, заслоненного от улицы кустами сирени, слышался голос муэдзина. Шаркая ногами у дома, к мечети проходили татары.
Лелюков встал, прошел в соседнюю комнату и, не закрывая за собой двери, лег на кровать и сразу заснул.
Люся, поджидая меня, сидела в столовой на диване, поджав ноги, прислушивалась, вздрагивала. В низеньком домике Лелюкова, окруженном шелковичными деревьями, в центре притихшего городка, Люся чувствовала себя гораздо хуже, чем в яблочном совхозе «Мария».
Под окнами прошел патруль. Долго звучали размеренные и неторопливые шаги.
На этажерке несколько книг. Люся берет Пушкина, находит «Бахчисарайский фонтан», читает вслух:
Но нет, это не те строки, которые нужно читать в эту ночь.
Я чувствую устремленный на меня взор Люси из-под подрагивающих, полураскрытых век.
– Ты почему так странно смотришь на меня, Люся?
– О чем говорил тебе Лелюков?
– Меня вызывает Градов, – отвечаю я, – мой бывший командир.
– Ты этим взволнован?
– Встретиться после такой долгой разлуки…
– Нельзя – не говори, – понимая мой уклончивый ответ, говорит Люся.
Я глажу руку Люси от кисти до ладони. Ее кожа гладкая, бархатистая и прохладная. Что я могу сказать в утешение?
В дверях – Лелюков, уже одетый.
– Можно вас прервать?
Люся вздрогнула от неожиданности.
– Тебе пора ехать, Сергей.
Едва-едва где-то далеко приподнималось солнце, не дотянув еще до кромки горизонта, а здесь держались еще серые, предутренние тона.
Я пришел в верхние кварталы города, поднялся на гору, к тому дому за каменной оградой, где остановился Градов. Часовой пропустил меня во двор. В тишине ночи журчал ручей, и, подобно темным, мохнатым скалам, поднимались кипарисы.
– Кто? – окликнул меня человек в военном, с фронтовыми офицерскими погонами, и тотчас же радостно воскликнул: – Лагунов?!
– Здравствуй, дорогой Атаке.
Атаке схватил мою руку и приблизил ко мне свое усатое скуластое лицо.
– Не ожидал я тебя увидеть здесь, Атаке.
– А я ожидал. Мне сказал Градов, что ты будешь здесь. И я ждал тебя и поэтому сразу узнал, хотя ты очень изменился. Ну, разве ты не изменился, Сергей? – Его широко расставленные глаза не отпускали меня.
– Постарел?
– Ты не девушка, – под усами у него блеснули зубы, – а я уже далеко не мальчик, поэтому могу сказать тебе: в твоем возрасте не стареют. Ты просто возмужал, стал серьезным, настоящим мужчиной.
– Спасибо, Атаке… А где генерал?
– Здесь…
– Где?
– Он стоит спиной к тебе и тебя не видит. А он ждет тебя.
Только сейчас я обратил внимание на человека в белой сорочке, умывавшегося из ручья, журчавшего у дома. Возле Градова стоял ординарец с открытым несессером, где светлели различные приборы. В руках ординарца, высокого, в пилотке солдата, было полотенце, белевшее на бархатном фоне кипарисов так же, как и рубаха генерала.
Градов последний раз с удовольствием пофыркал в ладони, поплескался еще в ручье, взял полотенце, все еще не оборачиваясь к нам.
– Китель! – приказал он.
Ординарец простучал каблуками в дом, вернулся с кителем.
Градов быстрыми движениями сунул руки в рукава кителя, так же быстро застегнул на все пуговицы и крючки, причесался и подошел к нам.
– Доброе утро, Лагунов, – он подал мне влажную и холодную руку, – пойдем-ка в дом. У меня в запасе почти час перед отъездом.
Мы прошли прихожую и очутились в комнате, выходившей окнами в ореховый сад.
Комната была скромно, наспех оборудована. Стены недавно выбелены, еще пахло непросохшей известью, подоконники и двери липли, и ясно чувствовались запахи краски и сиккатива.
Градов пригладил свои седые волосы ладонями.
Передо мной сидел почти не изменившийся, с обычной сухой манерой разговора генерал Градов. Он уже был наслышан обо мне, беседовал по этому поводу со Стронским.
Градов вызвал меня, чтобы поговорить со мной и определить наилучшие возможности использования меня в своей дивизии. Градов оставался верен себе, и так же, как когда-то, он обязательно беседовал с каждым новым курсантом, так и сейчас мимо него не проходил никто из офицеров, которые должны служить и воевать в его дивизии.
Мы проговорили с Градовым час. В дверях появился Атаке.
– Пора ехать, товарищ генерал, – доложил Атаке.
– Итак, жду в дивизию, – Градов поднялся, – заканчивайте все свои дела и – милости прошу. Впереди трудов немало… А я тороплюсь. Я должен вовремя попасть к командующему, в Севастополь.
Мы расстались с генералом, и я пошел к домику Лелюкова.
Вдруг из боковой улочки, ведущей к базару, откуда доходили непроветренные запахи виноградного молодого вина, кислой язьмы и овечьей шерсти, вынеслась грузовая трехосная машина. Дверь кабины была полураскрыта, и оттуда высовывалась голова в приметной черной пилотке подводника. В кабинке сидел Яков, а сверху, придерживаясь за крышу кабинки, мотался низкорослый, но цепкий Баширов.
Грузовик сделал крутой поворот, завизжали тормоза. Из кабинки выпрыгнул Яков.
– Сережа… будь мужествен… – голос Якова дрожал. – Ранена Люся…
…Возле дома Лелюкова толпились люди. Мы подбежали к калитке. Во дворе я столкнулся с Василем.
Он охватил меня своими могучими ручищами, прижал к себе, как ребенка, заговорил отрывисто, несвязно:
– Вот паразит тот Фатых! Вызвали его к командиру. Люся тут была… Ой, милочка, красотка, товарищ гвардии… Жахнул он из «вальтера»… по командиру, а попал в нее, в нашу дорогую Люсю… И я не углядел… да кто знал… Спасла командира… а я-то! Я?…
