А Гречихо есть…
Одна моя знакомая тридцати с небольшим лет умерла от рака мозга. При встрече с Аллой Гречихо я решил провести очередной эксперимент. Я и раньше проводил с ней подобные эксперименты. Например, спрашивал, что у меня болит. Угадывала. Правда, называла при этом еще несколько нездоровых мест, которые не болели, но которые, по ее словам, заболят вскоре, если за собой не следить.
На этот раз я попросил Аллу «погадать» на «одну мою знакомую», не говоря Алле, что знакомую уже схоронили третьего дня. Спросил, какие у женщины, о которой я сейчас буду думать, проблемы со здоровьем.
Алла погрузилась в свое внутреннее видение:
— Голова! Первое, что мне в голову приходит, — голова! Вот что-то здесь такое. — Гречихо постукала себе по черепу. — Очень с головой плохо. Что-то в мозгу. А отсюда у нее и все остальные проблемы.
Ну что тут скажешь? Угадала или нет?
— Что-то у меня в горле непонятное, — говорю Алле, — Посмотри.
— Сейчас, я в тебя войду… Как будто шарик какой-то в горле мешает глотать, да?
— Верно.
Есть талантливые механики. Есть талантливые художники. Есть талантливые изобретатели. Они чувствуют ткань предмета, с которым работают. Им это нравится. Гречихо говорит, что чувствует человека. Ею самой это ощущается, как «вход» в собеседника.
— Сейчас я в тебя войду. — это ее обычная фраза. Которая, впрочем, может дополниться необычной просьбой:
— Телефон сотовый с пояса сними. Мешает. Ага. Вот. Геммороидальные явления. И каловый камень вижу. Вот в этом вот районе. Каловые камни я ощущаю как некие твердые уплотнения, они не как камни в почках или мочевом пузыре, они по твердости сравнимы с… черным перцем в горошек, только очень большим. Нечто твердое, но поддающееся размягчению, ногтем можно продавить.
Алла любит рассказывать про жизнь на других планетах, астральные полеты и прочую чушь. Как с ней уживается ее муж-материалист, не знаю. Тем более что иногда Алла злится из-за того, что Андрей Семенович сидит у телевизора или компьютера и не обращает на нее ну никакого внимания! Тогда Алла сжигает телевизор.
Или компьютер. Пару телевизоров она уже сожгла и один компьютер. Что происходит с компьютером, мне посчастливилось увидеть.
Полосин принес нашим редакционным компьютерщикам умерший блок — с просьбой определить, можно ли его восстановить. Компьютерщик Сережа Комалеев внимательно осмотрел его и протянул мне.
— Смотри-ка! Я такого никогда в жизни не видел!
На главной микросхеме была прожжена черная дорожка, полностью уничтожившая кристалл.
— Обалдеть! — покачал головой Сергей. — Это какое же напряжение нужно подать, чтобы такое сотворить. Там и нет такого напряжения. Как это у вас произошло?..
Но Полосин и сам не мог ответить, как это произошло. Просто Алла очень рассердилась.
История 37 Страшная сила мистики
Случай, собственноручно записанный московским журналистом и писателем, бывшим фронтовиком Виктором Комаровым.
«Шел 1943 год. К тому времени я окончил военное артиллерийское училище, стал офицером- артиллеристом. Какое-то время мы находились в резерве, но когда наши войска должны были перейти в наступление, получили приказ выдвинуться на огневые рубежи.
Мы тронулись в путь ранним утром и часам к пяти или шести пополудни добрались до большого села, в районе которого на следующий день должны были занять намеченные позиции. Укрыв орудия и машины и разместив бойцов на отды х, мы с товари щем, таки м же молодым лейтенантом, как и я, решили пройтись и осмотреть окрестности. Не торопясь мы дошли до крайних изб.
Вечерело. Наступили те особенные предсумеречные минуты, когда день встречается с ночью и на некоторое время в природе наступает своеобразное равновесие: солнце уже скрылось за горизонтом, но день еще не погас, а ночь еще не наступила. Все вокруг словно замирает, с неба со всех сторон льется мягкий ласковый свет, исчезают тени, и все предметы кажутся парящими в сгущающемся воздухе.
Обычно это удивительное состояние природы навевает какую-то бездонную безмятежность, когда словно отрешаешься от всех дел и забот, и на душе становится легко и спокойно. Но в этот летний вечер ни безмятежности, ни тем более спокойствия и отрешенности не было. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что мы впервые в жизни оказались в непосредственной близости от передовой. Война — это война, здесь каждого подстерегают всевозможные неожиданности, непредвиденные опасности, и как бы ни был храбр человек, он не может от этого совершенно отрешиться. Глухой рокот канонады, вспышки разрывов в вечернем небе, вереница раненых создавали ощущение тревоги, казалось, все вокруг наэлектризовано каким-то предгрозовым ожиданием.
Я захотел сказать об этом своему спутнику, но он вдруг положил руку мне на плечо и, сдавив его пальцами, взволнованно произнес:
— Тише! Слышишь?
Я прислушался, но ничего, кроме нестройного гула артиллерийских орудий, доносившихся с передовой, не обнаружил.
— Нет. Ничего такого.
— Тихо! — еще раз повторил мой приятель. — Слушай, слушай.
И тут я тоже услышал. В воздухе повис какой-то странный, непонятный, гудящий звук. Как будто вибрировала огромная натянутая струна. Звук шел словно ниоткуда, он просто существовал, сливаясь со всем окружающим, должно быть, поэтому мы не сразу обратили на него внимание.
По телу пробежал озноб, сразу стало как-то не по себе. По спине поползли мурашки. Даже сейчас, много лет спустя, вспоминая этот момент, я испытываю неприятную дрожь. Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?.…»
Часть 3 Мозговой штурм
Глава 1 Страшная сила мистики-2
«…Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?..
Наконец мой товарищ догадался:
— Провода. — произнес он с облегчением.
Да, это всего лишь гудели под ветром обыкновенные телефонные провода. Помните, как поется в знаменитой песне: „Темная ночь. Только ветер гудит в проводах, только пули свистят по степи…“ Поэт зорко подметил эти звуки фронтовой ночи. Но я никогда прежде гудения проводов не слышал. А может, просто не обращал внимания. Поэтому сам по себе сгущающийся сумрак прифронтовой ночи, далекие сполохи, зловещий треск разрывов воспринимались как нечто хотя и опасное, но само собой разумеющееся, как неизбежные спутники войны. Но тогда над всем этим повисло тоскливое ощущение чего-то потустороннего, таинственно-грозного, стоящего над судьбами людей.
