молча принимала игру Эдварда и держалась так же отстраненно, хотя и с подчеркнутой вежливостью.
Нельзя сказать, что граф некрасив, решила она. Такой же высокий, как брат, но с более крепкими плечами и мрачным лицом, он был по-своему привлекателен. Его взгляд никогда не задерживался на Флоренс надолго, но был таким тяжелым и внимательным, что девушка каждый раз заливалась румянцем. У Эдварда был тот же прямой и хищный нос, как и у тетушки Ипатии, а подбородок был упрямо выдвинут вперед. Рот, сжатый в прямую линию, был скорее чувственным, чем злым, и если Флоренс случалось смотреть на графа, она не могла оторвать взгляда от его губ.
А его руки! У графа были большие широкие ладони и ухоженные пальцы и ногти. Казалось, нет работы, которая не под силу этим рукам, и Флоренс невольно восхищалась их мужской силой.
Сегодня они решили покататься на лошадях в Роттен-роу, и девушка в глубине души гордилась, что ее спутники привлекают к себе внимание. Фред, стройный и грациозный, ловил восхищенные женские взгляды и так и лучился от удовольствия. Эдвард ехал на красивом жеребце, своем любимце, как доложил ей Фредди. Это было крупное животное, с сильными ногами и могучей шеей, раздувавшее ноздри и державшееся с невероятным достоинством. В отличие от непоседливой лошади Фреда, жеребец Эдварда не прядал ушами и не гарцевал на месте, повинуясь малейшему движению бедер графа. Казалось, лошадь гордилась тем, что несет такого всадника. Эдвард назвал черного жеребца Самсоном за гриву карамельного оттенка. Сам он держался в седле уверенно и прямо и был похож на неподвижное каменное изваяние.
Для Флоренс лошадь взяли напрокат в одной из лондонских конюшен. Это была молодая кобылка по кличке Стрекоза, явно неравнодушная к черному жеребцу Эдварда. Она то и дело косилась на него, подергивая рыжими ушками, и стоило девушке не уследить за ней, тотчас оказывалась возле жеребца и начинала тереться мордой о его могучую шею.
– Она точно влюбилась в него! – в который раз воскликнул Фред, заметив эти маневры. Флоренс, не слишком ловкая в верховой езде, испуганно натягивала поводья, пытаясь выровнять шаг кобылы. – Эдвард, может, стоит купить ее и отвезти в гарем Самсона?
Этот разговор позабавил девушку – он был ничуть не хуже, чем разговор о погоде. Все, что говорил и делал Фред, никоим образом не смущало ее, даже если он касался тем, не принятых этикетом. Но то ли присутствие Эдварда, украдкой разглядывавшего ее – она чувствовала его взгляд на щеке и начинала краснеть, – то ли то, как нежно прижималась ее лошадь к его жеребцу, тревожило ее. Флоренс снова и снова удивлялась, как этот мужчина, с ледяным спокойствием сидевший в седле, заставлял ее нервничать до дрожи в пальцах. Странное тепло начиналось где-то в районе висков, зажигая лицо и шею темно- красным румянцем и спускаясь все ниже, к груди и бедрам.
Как раз в этот момент кобылка прянула в сторону и игриво прильнула к жеребцу. Не ожидая ничего подобного, Флоренс вскрикнула и инстинктивно протянула руку в сторону графа, боясь, что прыжок лошади придавит ее ногу к его ноге. Ладонь легла на бедро Эдварда, скользнув по животу вниз. Крепкая нога напряглась так, словно была выкована из железа, и мышцы бедра дрогнули и резко сократились.
Она отдернула руку, словно обожглась, и как раз в эту же секунду граф дернул поводья и со злостью произнес:
– Господь милосердный! Смотри, куда кладешь руку, ради своей же безопасности.
– Я... я... – пролепетала Флоренс, желая извиниться, но Эдвард уже не слышал ее. С силой ударив пятками в бока Самсона, он унесся далеко вперед, оставив брата и Флоренс вдвоем.
Чувствуя себя униженной, девушка изо всех сил старалась сдержать слезы. За всю ее жизнь ни один человек не разговаривал с ней таким холодным и жестоким тоном. Конечно, она заслужила эту отповедь, зазевавшись и позволив лошади ее глупый скачок, а затем так неосторожно тронув графа совсем не по правилам этикета. Пусть даже это вышло случайно, но она была виновата.
Буквально в нескольких метрах от себя девушка услышала неприятное хихиканье и, обернувшись, заметила двух девушек на лошадях, которые смотрели на нее насмешливо, зажав ладонями рты. Где она видела их раньше? Ах да, Уэйнрайты, девицы на выданье, чья мамаша так много расспрашивала о Фреде и Эдварде. Как они радуются досадной неприятности, приключившейся с Флоренс! Мерзкие наседки! Не их ли противную мамашу хотела обставить тетя Ипатия, приняв в свой дом дочь викария и выдав за свою племянницу? Какая досада, что Флоренс дала этим кумушкам повод посмеяться над собой! И наверняка дурочки разнесут всем новость о ее промахе!
Спасибо Фреду, подъехавшему ближе и как ни в чем не бывало улыбнувшемуся ей. Похоже, он не придал инциденту особого значения.
– Не держи зла на Эдварда. Этот угрюмый малый часто бывает не в духе. На самом деле он прекрасный человек, и ты еще в этом убедишься.
– Нет-нет, я вовсе не злюсь. Это моя вина – я плохая наездница, – покаялась Флоренс.
– Чушь! Ты сидишь в седле не многим хуже других. Эдварду стоило подумать, прежде чем выбрать тебе лошадь, неравнодушную к Самсону.
– Эдвард выбирал мне лошадь? – Сердце Флоренс странно ухнуло вниз.
– Ну, разумеется! Он никому не позволил бы сделать это за него. Мой брат прекрасно разбирается в лошадях. В конюшне он говорил что-то вроде «не слишком норовистую, но и не слишком вялую». А про одну сказал «эта не слишком красива». Вот и выбрал на свою голову!
И Фред весело рассмеялся. Флоренс присоединилась к нему, чувствуя облегчение. Но странная тревога никуда не исчезла. Слова и тон Эдварда ранили и задели ее.
Когда его мнение стало важным для Флоренс?
Эдвард скакал во весь опор до самого Кенсингтон-Гар-денз, и только там, где повозок и экипажей стало меньше, он спешился. До этого момента он не позволял себе даже думать о том, как рука мисс Фэрли легла на его бедро, и теперь воспоминание об этом снова растревожило его. Она была так невинна, эта девушка, и прикосновение ее ладони было, разумеется, ненамеренным, случайным, но Эдвард ничего не мог поделать со своей реакцией. Флоренс не ведала, что творит, зато граф хорошо понимал, что происходит с его телом.
Он медленно пошел вдоль берега, ведя Самсона под уздцы. Возбуждение не покидало его и отзывалось пульсацией между ног при воспоминании о руке Флоренс. Что ж, ему пора привыкнуть к тому, что он так реагирует на ее прикосновения – да что там, даже на ее присутствие рядом! Эдварда беспокоило другое: мисс Фэрли начинала ему нравиться, и остановить это было невозможно. Она не заигрывала с ним, как делали многие другие, не пыталась понравиться его брату, но они оба попали под ее естественное обаяние, о котором она, похоже, не подозревала. Граф опять поймал себя на мысли, что ему нравится смущать
