разобраться, почему стало так прохладно. Эдвард беззвучно усмехнулся и подошел к кровати поправить простыню.
Фред вздохнул во сне, словно ребенок, и открыл глаза.
– Найджел?
– Нет, это я, Эдвард. Помнишь меня? – Граф присел возле брата. – Зашел тебя проведать.
Фред улыбнулся и снова прикрыл глаза.
– Ты не заходил меня «проведать» с тех пор, как умерли родители. Что это на тебя нашло?
– Вообще-то я рассчитывал, что меня никто не застукает за этим занятием.
– Наверняка испугался, что я помру тут без твоего разрешения, – засмеялся Фред. – Но я не против того, что ты зашел. С тобой как-то безопаснее.
– Со мной ты всегда в безопасности, ты же знаешь.
– Ну, прям так уж и всегда! – продолжал веселиться Фред. – Ты же не Господь всемогущий, чтобы всегда быть рядом.
По его настроению Эдвард понял, что он все еще под действием морфина. Надо бы передать Дженкинсу, чтобы уменьшил дозу, отметил про себя Эдвард. Еще не хватало, чтобы его брат привык к наркотику.
– А ты знаешь, что она затеяла это все ради тебя? – спросил Фред доверительно, резко перестав веселиться.
– Что затеяла? Ты про кого? – не понял Эдвард.
– Флоренс. Она хотела научиться ездить верхом. Решила тебя потрясти! – Фред округлил глаза, словно открывал брату страшную тайну. – Она в этом не признавалась, но я и сам догадался, – хвастливо добавил он.
Эдвард даже дышать перестал. Не может быть! Значит ли это, что Флоренс небезразлично его мнение? Она так внимательно слушала его исповедь сегодня под дубом, в ее взгляде было столько симпатии и внимания, словно на самом деле он, Эдвард, что-то значил для нее. И это ее прикосновение к его щеке, такое естественное... или он обманывается? Возможно, Флоренс просто очень открытый и добрый человек, и так же внимательно она выслушала бы любого, кто решился бы открыться ей. Разве могла она, после всех тех грубостей, которые он наговорил ей, все еще ценить его мнение?
– Она думает, что ты ее не выносишь, – усмехнулся Фред. – Старый брюзга!
Эдвард опешил от неожиданности.
– Это Флоренс меня так назвала?
Фред не ответил. Морфий туманил его сознание. Зевнув, он пробормотал:
– Сделай одолжение. Поучи ее сам. – Он почмокал губами, снова напомнив Эдварду ребенка, и уткнулся носом в подушку. – Как меня тогда учил плавать, помнишь? – И Фред засопел.
Черт возьми, что делать, подумал Эдвард, поправляя ему простыню. Учить Флоренс? Наедине! Да это равносильно самоубийству! Он ни за что не возьмется за это, иначе соблазнит невесту брата раньше, чем тот встанет на ноги!
Глава 8
По словам Дженкинса, Фреду предписывался полный покой до тех пор, пока кость не начнет срастаться.
Флоренс, постучав, приоткрыла дверь в комнату виконта. Найджел пытался накормить Фреда.
– Убери это крошево! Может, ты и говядину подашь мне в виде пюре! – возмущался больной. – У меня сломана нога, а отнюдь не желудок! – Он недовольно фыркнул и повернулся к Флоренс. Лицо его тотчас просветлело. – Ну, наконец! Прекрасная дева! Скажи этому зануде, чтобы убрал с моего подноса свою «здоровую пищу».
Флоренс чмокнула Фреда в лоб.
– Уверена, что мистер Уэст всего лишь исполняет предписания врача.
– Взгляни на мою тарелку! И после этого ты называешь Дженкинса врачом? Да он просто садист, если может так мучить больного человека! – Он пожал ее руку, извиняясь за свою сварливость. – Пожалуй, тебе стоит позавтракать внизу, дорогая. Не думаю, что мое общество доставит тебе удовольствие. Я не только калека, но еще пребываю в дурном расположении духа.
Флоренс поцокала языком, недовольная поведением Фреда, но послушалась его совета. Выходя из комнаты, она порадовалась, что за виконтом ухаживает Найджел. Вот уж кто будет выполнять все советы Дженкинса, невзирая на стоны Фреда! Будь на его месте кто-то с менее суровым нравом, Фред уже скакал бы по комнате на больной ноге и наверняка бы нанес себе вред. Спор между Найджелом и Фредом возобновился с новой силой, едва она закрыла за собой дверь. В столовой – чудесной бежевой комнате, из окна которой была видна серебряная гладь воды, – был только Эдвард.
– А тетя Ипатия?..
– Спит, – ответил Эдвард лаконично, как всегда.
Что ж, подумала Флоренс, похоже, перед ней снова мрачный и замкнутый граф Грейстоу. Она наполнила тарелку закусками: яйца, ветчина, тосты и свежая клубника села напротив графа. Несколько долгих минут тишину нарушали только постукивания ножа о тарелку и звон фарфоровых чашек о блюдца. В эти уютные утренние звуки вплетался молодецкий храп Ипатии, доносившийся из ее спальни на первом этаже. Герцогиня, очень переживавшая за племянника накануне, поздно легла спать.
Флоренс позабавили немелодичные рулады, которые выдавала тетка, но холодный вид Эдварда заставил ее поумерить веселость. Его лицо было мрачнее лица Фреда, и Флоренс стало казаться, что вчерашний разговор под дубом ей просто пригрезился.
