13
Всю ночь ведьма сидела в кресле, думала о том, что сорвалось у нее с языка, и спрашивала себя, не сходит ли она с ума. Разве если не веришь нив бога, ни в черта, можно верить в душу?
Если вырвать из себя иглы религии, чтобы не жалили при каждом движении, и освободить свое сознание от религиозного меча, — можно ли вообще жить? Или религия нужна человеку, как, скажем, лошади — мельчайшие паразиты, которые живут у нее в желудке и помогают переваривать траву? Участь народов, отказавшихся от религии, не очень-то завидна. Может, религия — это (какая избитая и циничная фраза!) необходимое зло?
Вера помогала Нессарозе и Фрексу. Возможно, это все ложь, и нет на самом деле никакого города в облаках, но разве мечты о нем не вдохновляют?
Быть может, выбрав унионизм, провозгласивший Безымянного Бога, мы подписали себе смертный приговор? Быть может, пора наконец дать Безымянному Богу имя, приблизить его к нашему собственному порочному образу, сделать человечнее, чтобы хотя бы надеяться, что ему есть до нас дело?
Ведь убери из бога все мало-мальски человечное, и что получится? Пустой ветер. Ветер, у которого есть сила, но нет чувств; ветер, из которого только на представлениях чревовещателей можно услышать голос.
Насколько привлекательнее и понятнее было древнее язычество. Лурлина, едущая по облакам на своей волшебной колеснице, готовая раз в тысячелетие-другое спуститься и вспомнить про нас. Безымянный же Бог из-за своей безымянности не может даже нанести нам визит.
Да и разве узнали бы мы его, постучись он в нашу дверь?
14
Несмотря на бодрящее снадобье, порой ведьма все-таки проваливалась в сон. Голова ее падала на грудь, а иногда и на стол, и от боли и зубовного лязга ведьма просыпалась. Теперь она подолгу стояла у окна и смотрела на дорогу, хотя и понимала, что Дороти не появится здесь раньше, чем через месяц. Если, конечно, ее еще не убили и не сожгли, как Сариму.
Из солдатской казармы прибежал заплаканный Лир. Сначала ведьма не хотела обращать на него внимания, но любопытство пересилило. Оказалось, один солдат предлагал другим, когда придет Дороти, перебить ее спутников, а саму девочку связать и хорошенько с ней позабавиться.
— Обычные мужские фантазии, не обращай внимания, — отмахнулась ведьма.
Но Лира расстроило другое. Кто-то из сослуживцев донес на этого солдата, его схватили, кастрировали и прибили гвоздями к крылу ветряной мельницы. Теперь его вертело кругами, и птицы клевали еще живое тело.
— Отвратительно, — поморщилась ведьма. — Придумают же люди такое. На добрые дела у них выдумки не хватает.
Жестокость расправы поразила ее. Похоже, Дороти все-таки жива и охраняется чьим-то строжайшим приказом.
Лир прижал к себе Чистри и затрясся в рыданиях. Чистри обнял Лира в ответ, проговорил: «Бяки вояки. Жалко», — и тоже зарыдал.
— Какая милая пара, — восхитилась няня. — С них бы картины писать.
Позже, под покровом темноты, ведьма направилась на метле к Красной Мельнице и окончила страдания солдата.
Почему-то ведьме вспомнился испуганный львенок, которого профессор Никидик показывал на лекции. Сколько шуму она тогда подняла. Или не только она? Если это тот самый лев, выросший трусливым в неволе, тогда ему с ней нечего делить. Она ведь спасла его от жестоких опытов. Разве нет?
Странные они, эти четверо путников. Каждый — загадка. Кто такой Железный Дровосек: механизм, подобный Громметику, или выпотрошенный человек, жертва топора, заколдованного ее сестрой? Тот ли это Дев, которого она детенышем видела в Шизе? Но эти двое еще ладно, с механизмами и Зверями она справится, а Страшила-то кто? Волшебное пугало? Или костюм, в котором прячется хитрый танцор? Почему ей кажется, будто за его нарисованным на грубой мешковине лицом проступают другие, долгожданные и родные черты?
Она зажгла свечу и произнесла вертевшиеся у нее на языке слова, словно заклинание. Слова всколыхнули пламя сальной свечки, но произвели ли они еще какое-нибудь действие в этом мире, ведьма так и не узнала. «Фьеро не умер, — шептала она. — Его бросили в тюрьму, но он бежал и теперь возвращается ко мне, в Киамо-Ко, в облике пугала, потому что не знает, как его здесь примут».
Не всякий придумал бы такой хитрый план!
Ведьма взяла старую рубашку Фьеро, подозвала старого Килиджоя, дала ему ее понюхать и стала каждый день посылать пса в долину, чтобы, когда путники появятся, Килиджой первым нашел их и проводил в замок.
А в те редкие ночи, когда ее побеждал сон, она видела Фьеро, подходившего все ближе и ближе к замку.
15
Наконец с началом осени наступил тот день, когда над военным лагерем у Красной Мельницы зареяли флаги, а до замка донесся приглушенный рев труб. Кого-то встречали с королевскими почестями, и, судя по всему, это была Дороти.
— Теперь, когда их цель так близка, они там не задержатся, — сказала ведьма. — Беги к ним, Килиджой, покажи кратчайшую дорогу сюда.
Пес побежал, захлебываясь радостным лаем и увлекая за собой остальных собак, счастливых, что могут послужить своей хозяйке.
— Няня! — крикнула ведьма. — Надень чистое платье и смени фартук: вечером к нам придут гости.
Но близился вечер, а ни собак, ни гостей не было. Ведьма поднялась к себе в башню и направила на долину раздвижную зрительную трубу, изготовленную по чертежам профессора Дилламонда. Увиденное заставило ее содрогнуться. Дороти, Лев и Страшила испуганно жались в сторонке, а Железный Дровосек удар за ударом отсекал головы подбегавшим собакам. Вскоре Килиджой и вся его полуволчья стая лежали на дороге, как солдаты на поле боя.
Вне себя от ярости ведьма притащила к себе Лира и дала зрительную трубу.
— Смотри, что они сделали, они убили твою собаку! — визжала она. — Смотри и не говори потом, что я это выдумала.
Да не расстраивайся так, — сказал Лир, но голос его задрожал, когда он навел зрительную трубу на место бойни. — Килиджой был уже старым и скучным и все равно скоро умер бы.
— Идиот! — взревела ведьма. — Неужели не понятно, что ничего хорошего от этой Дороти не будет?
— Не в очень-то ты гостеприимном настроении, — угрюмо заметил Лир.
— Они идут меня убивать, если ты забыл, — сказала ведьма, хотя сама вспомнила об этом только сейчас, когда увидела кровавую расправу над собаками. Вспомнила она и про башмачки. Почему Гудвин не отобрал их у Дороти? Что еще за новые интриги?
