вспомнить. Нужно будет обязательно выяснить, не побывала ли она в аббатстве, пока там жил Монтейн. При этой мысли боль снова пронзила слепой глаз. Арчер принялся растирать шрам под повязкой.
Да, от этого никуда не деться. Люси Уилтон может оказаться виновной. И то, что она красивая молодая женщина, не должно затуманивать его сознание. Уж кто-кто, а он знал, что женщины бывают такими же безжалостными, как и мужчины. Он ведь потерял глаз не из-за менестреля.
От возникшего подозрения ему стало тошно. Только уродливый греховный мир мог вынудить Люси Уилтон предать свое призвание — исцелять людей — и использовать данное ей Богом умение для убийства.
Странно, но, подозревая Николаса Уилтона, Оуэн не испытывал такой душевной боли, как теперь. Он ненавидел сам себя: все-таки попался на крючок Люси Уилтон, потеряв способность здраво рассуждать на ее счет. Вполне возможно, что эта женщина таким образом захотела отомстить за постыдную смерть матери. С хорошей выучкой в аптекарском деле, ей проще всего было нанести именно такой удар.
Разумеется, все это верно только в том случае, если Дигби не ошибся в своем подозрении, если Монтейна действительно отравили. Но тогда при чем здесь Фицуильям?
Нельзя отвергать и другой возможности. Все-таки Дигби мог ошибиться. Все доказательства похоронены вместе с Монтейном — в могиле безымянного пилигрима. Интересно, как помечают такие могилы? Какие слова обычно произносят монахи аббатства Святой Марии? Что высекают на плитах? Благородный пилигрим, почивший в такой-то день, на тридцать шестой год правления короля Эдуарда Третьего?
Да, разгадка находится в могиле. Оуэн резко перевернулся на левый бок, и плечо тут же заныло. Ругнувшись, он перевернулся обратно на правый.
Сколько неприятностей влекло за собой его расследование — сначала скандал с лордом Марчем, потом вскрытие могилы. А ведь нарушать покой священной земли — святотатство. Неужели Господь поставит это ему в вину? Впрочем, пока беспокоиться рано: скорее всего, ему не дадут возможности что-то выяснить. Аббат Кампиан, вероятно, откажет. Да и Торсби, скорее всего, отвергнет улики, добытые таким способом. Оуэну не нравилось, что приходится вмешиваться в жизнь людей. Это делало его похожим на судебного пристава.
На следующее утро Оуэн отыскал Дигби возле рынка, где тот прятался в тени, наблюдая за одной парочкой: солдат и девушка стояли в конце ряда и, сблизив головы, о чем-то тихо беседовали.
— Выслеживаете греховодников? — поинтересовался Оуэн у Дигби.
Солдат бросил на них взгляд и прошептал что-то своей девушке. Дигби отошел в тень поглубже и поднес палец к губам. Парочка разошлась — девушка не спеша побрела обратно к прилавку, а солдат окликнул проходившего мимо товарища.
— У меня к вам дело, друг мой, — сказал Оуэн с улыбкой.
Дигби возмущенно посмотрел на него.
— Выходит, теперь мы друзья?
— Вы ясно дали это понять во время разговора в таверне.
— У вас из-за меня неприятности?
— Надеюсь, нет. Но время покажет.
— Что ж, вы уже испортили мне утро. Так чего вы хотите?
Вульфстан улыбался, глядя на попытки Генри обвязать голову монаха тряпицей. У Микаэло этим утром в очередной раз разболелась голова, и Вульфстан решил воспользоваться случаем и научить Генри тем процедурам, которые лучше всего помогали монаху. Ромашка, настоянная в чашке теплого вина, чтобы отбить горечь, и компресс из мятной воды на голову. Вульфстан подозревал, что Микаэло особенно радуется лишней порции вина и возможности посидеть и помечтать в ожидании, пока подействует лекарство, но этот грех казался ему безобидным. Ведь не каждую неделю юноша является сюда с одной и той же жалобой. Дважды в месяц, да и то не через равные промежутки, так что это вполне допустимо. В общем, грех средней тяжести при самом строгом подходе.
Генри хорошо справился, готовя смесь из ромашки с вином и мятный раствор для компресса. Но пальцы у него были неловки.
— Я вижу, в твоей семье никто не ловил рыбу, — сказал Вульфстан.
— Мне ни разу в жизни не довелось выйти в море, брат Вульфстан. Я даже не умею завязывать узел. Я что, очень глуп?
— Не думаю, что умение завязывать узлы прибавляет ума, Генри. Ты научишься. — Вульфстан еще раз показал помощнику, как это делается. Генри снова попытался завязать компресс. — Лучше. Гораздо лучше, хвала Господу. — Лекарь развязал расхлябанный, неаккуратный узел и отдал тряпицу послушнику. — Намочи еще раз и попробуй снова завязать.
Брат Микаэло проявил чудеса терпения во время всей процедуры, он тихонько потягивал винцо, что- то напевая себе под нос. Вино явно шло ему на пользу. «В этом все и дело», — подумал Вульфстан, Микаэло любит выпить. Лекарь воздал хвалу Господу, что этого монаха не назначили к нему в помощники.
Следующая попытка Генри справиться с узлом была прервана неожиданным появлением брата Себастьяна, который, задыхаясь, проговорил:
— Судебный пристав Дигби хочет видеть вас, брат Вульфстан.
Услышав имя пристава, лекарь почувствовал жгучую боль в животе.
— Аббат велел проводить его прямо сюда. Здесь безопасно? — Для Себастьяна, здоровяка, лазарет ассоциировался с кровопусканием и смертью.
— Совершенно безопасно, — заверил его Вульфстан, жалея, что не может ответить иначе и не допустить сюда пристава. Пресвятая Дева, лишь бы только Дигби на этот раз не принес дурную весть. — Впустите его.
Вульфстан рассмотрел работу Генри.
— Ну вот, этот компресс будет хорошо держаться.
— Если привязать лодку таким узлом, то первая же волна снесет ее по течению.
Лекарь узнал голос Дигби.
— Это не грозит голове брата Микаэло, она крепко сидит на плечах. — Вульфстан разозлился, что пристав подмешал дегтю к его похвале.
Брат Микаэло потянул носом и открыл глаза.
— Почему так запахло речной тиной? Неужели компресс?
Вульфстан потащил Дигби в сторону, а Генри принялся уверять брата Микаэло, что обмакнул тряпицу в колодезную воду. Судебный пристав последовал за Вульфстаном к небольшому очагу в другом конце комнаты.
— Простите, что прервал вас.
Вульфстан прикрыл веки, готовясь услышать дурные вести.
— Какие новости, пристав?
— Никаких. Один только вопрос, если позволите. Это нужно для епархиальных записей.
— Тогда было бы правильней задать его нашему аббату.
— Простите, но я подумал, что следует обратиться именно к вам. Видите ли, это насчет пилигрима, умершего в вашем лазарете, в этой самой комнате, тем вечером, когда в первый раз пошел снег.
«Deus juva me».[5] У старика чуть не подкосились ноги.
— Я забыл все правила приличий. Присядьте у огня и отдохните. — Монах тоже сел и обхватил колени сквозь грубую ткань рясы, чтобы они не стучали друг о друга. — Пилигрим. Да. Так какой у вас вопрос?
— Вы похоронили его на кладбище аббатства?
Вульфстан задумался над вопросом. Вернее, над тем, что за ним скрывалось. С какой стати архидиакону интересоваться, где похоронен какой-то безымянный пилигрим? Хочет удостовериться, что похороны состоялись? Вульфстан знал об оживленной торговле телами, которые выдавались за мощи, но у архидиакона не было причин подозревать монахов аббатства Святой Марии в бесчестной торговле фальшивыми мощами. Нет. Скорее всего, кого-то заинтересовала причина смерти пилигрима. Наверное,
